Встреча старых знакомых проходила как-то странно. Ну, по крайней мере, со своими старыми знакомыми Эммерик точно здоровался иначе - их или сразу обнять и расцеловать хотелось, или от всей души съездить им по морде, других вариантов как-то не бывало. А у Равена с этой Эммелиной - ни то ни се, нелепость какая-то... Ну что такое, ну так ведь хорошо все начиналось, эх! Капитан даже вздохнул. Он все еще был голоден и даже начал уже присматриваться к принесенному для другу мороженому, прикидывая, успеет ли он стащить ложечку, пока тот то ли сопротивляется попыткам возобновить знакомство, то ли пытается им помочь. Но тут он тоже так развздыхался, что даже у капитана проснулась совесть, и он оставил думы о чужих лакомствах и снова принялся гладить его по коленке.
Вечер переставал быть томным - он стремительно становился мрачным. Знакомая Манселла рассказывала об ужасах войны и прочей безысходности, но даже Эммерику, который сладкоежкой отродясь не был, больше хотелось говорить о сладостях, ну или на худой конец о чае, но точно не о жертвах воцарившегося на лондонских улицах безобразия.
- А горький шоколад у вас есть? Я пробовал горький горячий шоколад в Бельгии, мне очень понравилось, - в Бельгии вообще было весело и очень душевно, но рассказывать сейчас о таких приключениях точно не стоило, это означало бы нарваться на еще одну гневную отповедь и воззвания к снова заснувшей совести, которая в принципе подавала признаки жизни крайне редко.
Потом у него чуть не пропал аппетит, вот это было бы страшно! Потому что Эммелина начала с удручающей серьезностью объяснять, почему она бросилась спасать от него официантку, и звучало это так, словно он и правда совершил нечто невообразимое. Подумаешь, поцеловал слегка! Он фыркнул и мрачно погладил гитару - нежно и трепетно, как если бы его ладонь скользила по изгибам тела желанной ему женщины. Вот, кстати, забавно: бывают капитаны, для которых корабль - дама сердца и самая большая любовь, а он воспринимал "Белладонну" скорее боевой подругой, а дамой сердца почитал гитару; видимо, именно поэтому своей прекрасной шхуне он никогда не изменял, а вот гитаре не повезло - он регулярно играл на других инструментах и даже чужих гитарах.
- Из Нидерландов. Это же совсем рядом, - он снова погладил корпус гитары и все-таки улыбнулся. Чтобы надолго прогнать улыбку с его губ, нужно было ляпнуть все-таки что-то похуже, чем то, что несла эта женщина. Красивая, кстати, женщина, научить бы и ее улыбаться по-настоящему, а то ведь смотреть больно... - Пицца? В Лондоне? Это неожиданно. А острый сыр с голубой плесенью есть? И, пожалуй, чесночные гренки, хотя они лучше к пиву или элю, чем к глинтвейну. Ладно, все равно несите.
Равен при слове "пицца" странно воодушевился, словно верил, что в Британии она может быть такой же вкусной, как в Италии, а вот Элиас разделял сомнения Эммерика, но смотрел все равно как-то странно, словно мысленно уже покинул чайную и отдыхал рядом со своей красавицей. Он, конечно, был человеком мечтательным и часто сидел с отсутствующим видом, но не до такой же степени!
- И пряники с медом, да, - добавил он, решив, что шутки шутками, а пряников и правда хочется, ну вдруг они в самом деле вкусные? Было бы, правда, гораздо интереснее, если бы эта женщина все еще производила впечатление человека, у которого в подсобке хранятся наручники и набор плеток. Но она уже не казалась строгой госпожой, и это начисто лишало их беседу какой бы то ни было пикантности.
Он и до этого перебирал потихоньку струны своей инкрустированной перламутром красавицы, а когда Эммелина ушла, смог, наконец, обсудить с друзьями, что они сегодня собираются играть и петь. В конце концов, за этим они и пришли, правда? Но сперва все-таки нужно было поесть, иначе существовала вероятность, причем немаленькая, что их животы будут урчать громче, чем они будут петь.
- Это тоже неожиданно, - женщина не просто вернулась, но и в самом деле решила провести какое-то время в их компании. И это после того, как она их так строго отчитывала? Строгая госпожа стремительно превращалась в несчастную одинокую женщину, уставшую и замерзшую. - Но, как вы уже наверняка заметили, мы люди не стеснительные...
Он пожал плечами и подмигнул ей. Теперь не играть было уже совершенно невозможно, но Равен был прав: сперва все-таки следовало перекусить, а потом уже думать обо всем остальном.
- Но сперва ужин, потом песни! - Эммерик весело улыбнулся и в очередной раз покосился на Элиаса: тот улыбался так нежно и мечтательно, что явно думал не о происходящем, и это было уже ну просто до обидного заметно. Да что же там за женщина такая невероятная?.. Сидевшая напротив, например, была очень даже ничего, особенно если распустить волосы, но ее друг как будто в принципе не замечал - и улыбался, конечно, совсем не ей, хотя смотрел - теоретически - как раз на нее. Ну и дела!..
- Равен, как тебе пицца? - Посмотреть, с каким лицом будет есть британскую пиццу привыкший к итальянской кухне Манселл, было очень любопытно. Он же правда в этом разбирается, ну! Сам-то он мог почти что угодно сожрать, да и в пицце не понимал вообще ничего, но сыра в ней и правда было много, так что его все устраивало. Быстро сжевав свою порцию и как следует запив ее глинтвейном, он снова вернулся к гитаре.
Песня, которую он выбрал для начала, была веселой и легкомысленной, в ней рассказывалось - тем, кто понимал немецкий, - о случайной встрече на шумной вечеринке, о девушке, дразнившей парня смешным словом "хулапалу", а он все никак не мог понять, что же она имеет в виду, что это такое, как это делается, нужно ли при этом закрывать глаза... Песня была трогательной, мотив - достаточно простым, чтобы посетители в зале могли подпевать или хотя бы хлопать в ритм, а Эммерик еще и успевал вставлять проигрыши на флейте, которую второпях потом чуть не засунул в свою кружку с остатками глинтвейна.
Вот так было уже лучше, это уже больше походило на приятный вечер, да и музыкант тоже ожил, проникнувшись настроением песни, снова улыбался весело и легкомысленно, забавно щурился и вертел головой, строя глазки всему что движется.