Не зависимо от частного никому ни за каким демоном неинтересного мнения всяких неудачников, сталкивавшихся с понятием эмоциональной вархарьей нестабильности, спровоцировать солдата на яростную вспышку против желания искомого солдата традиционно являлось почти невозможным – особенно, если солдат задался целью ни за что не дать себя спровоцировать. Другой вопрос, что боевое безумие исторически оставалось ближе к высокому вдохновению творчества, чем к примитивному мордобою в подворотне, а сдерживать свои порывы воинов не учили, закономерно полагая, что инстинкты быстрее разума, следовательно, сохраняют более высокую численность популяции. Как всякое уважающее себя вдохновение, ярость накатывала волной, нимало не заботясь о жизненных планах внезапной жертвы, душевном комфорте окружающих и их деятельности на текущий момент. Любомир и сам не знал, что и когда разозлит настолько, что... Достаточно вспомнить давешний лак, м-да...
И, наверное, следовало бы рыкнуть на правоверную идиотку, полагающую, что острые уши позволяют ей угрожать замершему на краю боевого бешенства солдату, но... Охота тебе изображать всевидящее око и всезнающую противоположную часть тела, девочка? Что ж, дело твое...
- Устал... – пожаловался в пространство Любомир и, потянувшись, бесцеремонно вытянул ноги, почти вульгарно развалившись в кресле. Мебель недовольно закряхтела, угрожая стряхнуть наглого гостя на пол, но метаться в поисках удобной и безопасной позы было лень, проще оказалось замереть в полузавершенном движении, позволив креслу сориентироваться по обстоятельствам. – И запутался. Какое сегодня число? Впрочем, не важно. Тут же, наверное, все несколько иначе? Я уходил под конец осени и знаю, что зиму мы – так или иначе – пережили. Она не стала бы метаться зимой, не рискнула бы... Ну, мне хочется так думать. А вот по весне – самое милое дело. – охрана? Какая охрана? – На меня плохо действует магия, женщина. Мог и не почувствовать. А "живая" охрана... Я никого не видел. Ты уверена, что она была?
Он ведь не пришел официальным путем. Он не пришел, грубо говоря, в мир. Он пришел туда, где была его дочь, а техническая сторона процесса вархара мало интересовала. И он искренне полагал, что любым делом должны заниматься специалисты. А он... Вот ежели кому морду набить – это к нему. Самовольно провести разведку... пусть даже и боем – тоже к нему. Дуэль, просто драка, бой не просто на смерть, а только до победы, когда после звука полковой трубы падаешь, где стоял и с матюками вытаскиваешь из мигом налившихся болью ран обломки проигнорированных в горячке стрел, веселая попойка, якобы свадьба, а на самом деле похищение и последующий побег – это все к нему, даже запросто, а вот чего посложнее...
- И нет, я не "отслеживаю", и не ее. Я, если ты помнишь, до недавнего времени всерьез сомневался, кто из нас двоих покойник. – о том, что сомнения таковые нервного вархара так до конца и не оставили, он благоразумно умолчал. - Я иду по следу дочери и это и есть ответ на интересующий тебя вопрос. Всего-то и нужно, капля крови, прядь волос и розовый кварц.
Еще нужно тангарское умение, но это уже узкоспециальные подробности, а если тебе охота полагать меня тупым солдафоном, то я тоже умею играть в эту игру. Другой вопрос, что не всегда хочу, да и в целом, у меня другие игры, женщина...
Мирек поднял голову внимательно и строго посмотрел собеседнице в синие огромные глазищи:
- Я знаю несколько миров, где за само такое знание убивают, ведьма. Это не мое дело, и мне не интересно где и при каких обстоятельствах ты ознакомилась с означенными ритуалами – пойми меня правильно, я не стану сейчас отвлекаться на организацию очередного крестового похода, но все же не стоит открыто демонстрировать подобного рада знания – хотя бы ради собственного душевного спокойствия. Что же касается целителей и прочих противоположностей... – беззвучно выдохнув, как перед прыжком в ледяную воду – или в бой – Мирек принялся неторопливо расстегивать мелкие для грубых неуклюжих пальцев крючки колета.
Я не понимаю, почему должен откровенничать с тобой, женщина. Я не знаю тебя, ты – хвала Отцу Небесному-Воителю – ничего не знаешь обо мне, кроме того что могла – но стала ли бы?.. – рассказать моя несравненная, тебе нет до меня никакого дела, равно как и мне до тебя, несмотря на затеянную воспитательную работу, так какой смысл? Что ты хочешь от меня услышать такого, чего никогда не слышала прежде? Впрочем, ты защищаешь то, что полагаешь своим – в данном случае, с в о ю подругу – это я могу понять. И даже готов – до определенной границы! – отвечать на твои вопросы и – даже! – быть откровенным настолько, насколько это вообще возможно, а там... Посмотрим.
- Почему ты полагаешь, что я́ с искомым понятием не знаком? И как целитель, - хоть и плохонький... – И как воин, и даже на собственном опыте, - можно подумать, меня в первый, – или последний – раз возвращают с порога, что поделать, такая работа.
Справившись наконец с колетом, Любомир взялся за пуговицы рубахи и неожиданно ля себя самого едва не расхохотался в голос, представив, как это выглядит со стороны. Впрочем, в отличие от людей, возводящих обнаженную натуру в ранг попеременно то искусства, то греха, сам он никаких душевных терзаний по этому поводу не испытывал, кроме того, рубашка – это еще не штаны.
– Ты знаешь, что такое шчурь? Это такое... животное, получающиеся из покойника, закопанного без благословения в проклятой или отравленной магией земле. Оно не нежить, что-то другое, но столь же мерзкое. А еще ядовитое. – Мирек распахнул воротник рубахи, демонстрируя нежданной – и, прямо скажем, непрошенной – исповеднице воспаленные, сочащиеся сукровицей шрамы на ключице и на груди напротив сердца. - Я был мертв почти четыре минуты. – повторил он и принялся застегивать пуговицы обратно, для собственного душевного равновесия решив полагать мелкую перламутровую сволочь разновидностью четок. - Не знаю, на что и как именно несравненная завязывала свои чары, я в этом не разбираюсь, достаточно того, что оно вообще работало. Д о этой твари еще работало. П о с л е – уже нет. Шчурь, конечно, дрянь еще та, но способностей и потребности рушить чужие заклятья за ней что-то не замечали. - Не то, чтобы он сильно злился, но девка, кажется, задалась целью вывести его из себя, а позволить ей этого он никак не мог. Равно как и себе, впрочем.
- Я должен полагать твои слова целенаправленным хорошо продуманным оскорблением или просто... – собственно, для себя все выводы вархар уже сделал, но выбранный тон разговора требовал предоставить собеседнице выбор и Мирек рассеянно погладил крупный рубин в навершии рукояти стилета, подбирая слова. – Незнанием, женщина? И если верно первое, что послужило поводом?
Потому что ни один нормальный мужчина – если он и дальше хочет полагать себя мужчиной, а не мешком с опилками – не станет прятаться за спиной женщины и младенца. Потому что то, что ты только что сказала – подозрение в трусости и неспособности отвечать за себя, но я постараюсь сделать вид – хорошая мина при плохой игре, так, кажется, говорят люди? – что не понял тебя или, вернее, понял так, как тебе того хочется. И – демоны с ним со всем! – я промолчу. И даже старательно ничего не подумаю, но... Ты рискуешь. А мне только и остается, что плести словесные кружева и подчеркнуто не понимать намеков...
- Не знаю, что заставило тебя так думать и кем ты изволишь меня считать, но... Да, уходя, я сказал, что ухожу. Да, я не просил меня ждать – это было бы нечестно с моей стороны, тем более, что мы оба знали, что могла и не дождаться. Да, я не предупреждал, что могут убить. Кем надо быть, чтобы сказать такое женщине с младенцем на руках? Да, я не просил ее пойти со мной, да и не стал бы, потому что это больше чем трусость, это – почти убийство. Да, я собирался вернуться, сразу же, как только это стало возможным. Да, я был готов к тому, что она не захочет меня видеть. Это ее право. Равно как и мое – знать, где она и что с ней. До тех пор, пока не известно иное, она – моя. Я отвечаю за нее и за нашего – раз уж мне благородно разрешили и дальше полагать дочь своей – ребенка. А если у нее другие планы – я хочу знать. И я, кажется, уже обещал тебе не делать... ничего, преследуемого в ряде миров как уголовное преступление.
[nick]Любомир Каховских[/nick]
[status]Невозможно – глупое слово. И трусливое к тому же[/status]
[icon]https://pp.userapi.com/c637530/v637530869/75c2b/fzZLJojCk1U.jpg[/icon]
[sign]У судьбы кошачий взгляд. Никто другой не смотрит так всезнающе и так равнодушно.[/sign]
Отредактировано Janus Drake (24.02.2019 01:29:21)
[/sign]
