Человек составляет планы. Жизнь вносит в них свои коррективы, иногда резкие и очень болезненные. Иногда она просто их ломает, и потом очень сложно собрать осколки и сложить из них что-то новое, что-то, с чем можно будет жить дальше. Но разве есть выбор? Сдаться — никогда не вариант...
Некоторые дела отменить невозможно; хотя еще ночью было понятно, что будущее рода Малфоев умирает в конвульсиях, утром главе семьи пришлось идти на запланированные встречи, весело болтать с партнерами, хвалить их идеи, делать дамам комплименты и улыбаться. О беременности Нарциссы за пределами поместья никто не знал — и уж тем более не должен был узнать, что она неожиданно прервалась. Держать лицо было сложно, но ведь это не в первый раз... Только до этого детей теряла его жена, а не невестка. Марианна ведь и умерла именно из-за этого, потеряла слишком много крови. А они всегда так хотели завести второго ребенка... Абраксас все еще винил себя в ее смерти — и в значительной мере был прав, потому что колдомедики предупреждали, что после стольких выкидышей его жена имеет все шансы не пережить очередную беременность, а он продолжал настаивать, не готов был отказаться от очередной попытки. Потом мечты о детях сменились мечтами о внуках — и тут жизнь решила напомнить ему, что мечтать он может о чем угодно и планировать что угодно, но получится все так, как получится, а не так, как решил он. Это выбивало почву из-под ног. Это сводило с ума. Каждый раз, когда он чувствовал, что какая-то часть его жизни ускользает из его рук, становится ему совершенно неподвластной, он хотел биться головой об стену и кричать, кричать, кричать... Чего, естественно, он себе позволить не мог. Держать лицо приходилось даже наедине с собой — а кто мог бы судить его строже, чем он сам?
Разбираясь с дневными делами, Малфой больше всего опасался, что за время его отсутствия сын успеет наговорить своей жене черт знает чего, скажет ей что-нибудь такое, после чего она не захочет больше пытаться завести ребенка, что-то, что ее добьет. Люциус выглядел скорее раздраженным, чем опечаленным, и это не могло не беспокоить его отца. Но ведь и с этим он ничего пока не мог сделать... Вернувшись в поместье, Абраксас все же не сразу отправился в комнату к Нарциссе. Зашел к себе, переоделся, выкурил трубку, потребовал принести чашку кофе по-венски, наивно полагая, что если он будет пить кофе со сливками, сердце выдержит дольше. Чем больше времени он оставался в своем кабинете, тем сложнее было решиться из него выйти. Он чувствовал себя и разбитым, и раздавленным сразу, словно всего планы рухнули в одночасье, и его завалило их обломками, да так, что нечем было дышать. Часто болевшее в последнее время сердце билось как-то неровно, рвано, будто подумывало остановиться, и от этого страх расползался по венам. Умереть он сейчас никак не мог, не имел права. Но как думать о себе и беречь себе, когда теряешь такое? Он ведь не просто привык к мысли, что он наконец-то станет дедушкой, он успел полюбить этого ребенка, он множество раз представлял себе, как будет учить его читать, как будет рассказывать ему историю их семьи, как покажет ему драконов... Как передаст, наконец, Люциусу свою волшебную палочку — палочку главы рода. Лишиться такого будущего было попросту невыносимо.
К Нарциссе он пришел три чашки кофе и еще две выкуренных трубки спустя, бледный, с красными глазами. Руки его дрожали, когда он сел на край кровати и накрыл ее ладонь своими.
— Моя девочка, моя бедная, маленькая девочка... — Прошептал он, впервые, кажется, перейдя на "ты", — Ты этого не заслужила. Это такая ужасная боль...
Он не рассказывал невестке, скольких детей они потеряли с Марианной, она знала только, что его супруга умерла от преждевременных родов, на уже довольно большом сроке. Теперь, видимо, предстояло вытащить из памяти всю эту боль и пересказать ее, найти для Нарциссы слова, которые могли бы помочь ей пережить это.
— Мы проходили через этот кошмар семь раз. Восьмая беременность была последней, она умерла... — Любви в их браке никогда не было, по Абраксас потерял, возможно, своего самого близкого друга — они с женой уважали друг друга и горели одними и теми же идеями, и потому говорить о ее смерти было тяжело до сих пор, даже столько лет спустя. — Но ты будешь жить. Я обещаю, я сделаю все возможное и невозможное, чтобы ты выздоровела. У тебя еще будут дети. Прекрасные дети. Самые лучшие на свете, самые любимые...

Маленький небесный огонь. Звездочка в бескрайнем темном небе, которая светила бы для всех Малфоев, — и которая погасла, так и не засияв в полную силу. Звезды умирают, а свет их остается... С людьми ведь тоже так. Человека нет, а его помнят долго, вспоминают свет и тепло, которые он дарил близким. Но так бывает с теми, кто успел пожить, а о от родившегося прежде срока ребенка останутся только воспоминания о невыносимой боли, которую принесла его смерть.
— Это красивое имя... — Абраксас вздохнул и нервно сжал пальцы невестки. Она не хотела на него смотреть. Наверное, ей неприятно было видеть таким слабым, таким сломленным. Таким старым. Сейчас он чувствовал себя древним стариком, хотя ему только пошел шестой десяток, и он сам еще вполне мог бы стать отцом, если бы решился на второй брак. Но такого в его планах никогда не было. Он рассчитывал на внуков, надеялся, что их будет много. Они с женой так и не смогли завести второго ребенка, а ведь хотели, чтобы их было четверо: двое мальчиков, две девочки. Младшую дочку он бы баловал, конечно, покупал бы ей разноцветные леденцы и лучшие шелковые ленты... Но не случилось. И он уже понимал, что если Нарцисса сможет родить хотя бы одного ребенка, не важно, мальчика или девочку, это будет уже почти чудом.
— Я не знаю... Она всегда верила мне, а я верил, что у нас однажды получится, и это как-то работало. — Малфой мрачно улыбнулся и покачал головой. Марианна ему верила, и именно это ее и убило. Стал бы он слушать, если бы она не захотела, если бы она отказалась попытаться еще раз?.. Он не был уверен, что смог бы ее услышать. Это понимание пришло слишком поздно, когда ничего изменить было уже нельзя. Неужели с Нарциссой будет так? Неужели он и ее сведет в могилу? Но роду нужен наследник. Видимо, даже ценой ее жизни... Их род не должен, не может угаснуть.
— Девочка моя, прости меня, но тебе придется попытаться еще раз, — он погладил женщину по руке и снова сжал ее ладонь в своих. — Ты ни в чем не виновата, поверь мне, это с кем угодно может случиться. Не вини себя. Но сдаваться мы права не имеем!
Не имеют — и не сдадутся, отступать ведь все равно некуда. Конечно, он мог бы потребовать расторжения брака Люциуса и Нарциссы, найти сыну другую жену, но он об этом и думать не желал. Он ведь знал ее с детства, помнил девочкой в коротеньком платьице, которой он покупал в подарок игрушки и карликовых пушистиков, а с тех пор, как она переехала жить к Малфоям, она стала для него совсем родной. Дочерью, которой у него никогда не было, маленькой девочкой, которой он вместе разноцветных леденцов покупал зачастую опасные артефакты и с которой играл в загадки, пытаясь раскрывать одну тайну за другой.
— Здесь ужасно пахнет кровью, — вздохнув, пробормотал Абраксас. — Унести тебя отсюда? Марианна сменила много спален. Не могла больше спать там, где с ней это случилось... Мы всегда выбрасывали из ее старых комнат все. Что-то даже сжигали. Ей так было легче. Хочешь, я прикажу приготовить другую комнату? Может быть, хочешь травяного отвара? Я могу сам сварить, чтобы все точно было как нужно, прислуга вечно что-нибудь путает...

Невестка никогда прежде не видела его таким. И никто, пожалуй, не видел, кроме Марианны, но она умерла еще в семьдесят первом году и уже ничего не могла рассказать ни о том, каким мог быть ее супруг, ни о том, как ей удавалось справляться со своей болью. Перед Люциусом он так не открывался: сына он любил, но все-таки достаточно часто бывал им недоволен, и настоящей сердечности — и настоящего понимания — в их общении не было никогда. И порой было горько осознавать, что собственный сын понимает его гораздо хуже, чем Нарцисса. Прежде Блэк, теперь — Малфой... Возможно, по духу гораздо в большей степени Малфой, чем ее муж.
— Ты будешь прекрасной матерью, я это чувствую, — "чувствую" вместо "знаю" — редчайший случай, он всегда боялся этого слова, остерегался сильных эмоций — как и всего, что не мог контролировать. Но сейчас именно думать было сложно, боль затуманивала рассудок, и даже привыкший стойко сносить любые невзгоды Абраксас все еще выглядел разбитым и слабым. Как и любой человек, у которого отняли его мечту, надо полагать... — — У тебя все получится. Не может не получиться.
Сложно сказать, кого он больше пытался убедить: ее или себя. Он все еще задыхался под обломками своих грандиозных планов и просто не мог поверить, что все рухнуло в одночасье, а уже нужно было думать о будущем, строить новые планы... Сложно. Слишком сложно, когда все еще оглушен болью и тихо сходишь с ума от невозможности контролировать все, что тебе дорого.
Малфой в очередной раз сжал пальцы Нарциссы и устало, совсем замученно улыбнулся.
— Я тебе верю, — тихо произнес он, глядя ей в глаза. Его взгляд сейчас казался совсем пустым. — И верю в тебя.
Нет, не верил. Очень хотел бы, но пока не мог. Но с верой в людей у него всю жизнь все было очень плохо. То, что между ним и невесткой существовало хоть какое-то доверие, уже было настоящим чудом. То, что он сейчас перед ней так открылся, так страшно подставился, казалось вообще почти невероятным.
Он вызвал домового эльфа и велел ему подготовить другую спальню, одну из его комнат, которой он, впрочем, пользовался всего несколько раз, и то — много лет назад. В ней было много солнца, из окна открывался вид на несколько огромных старых дубов, видевших, наверное, самих основателей рода. Малфою эта комната всегда очень нравилась, но поселился он в спальне, которая была ближе всего к его кабинету.
Когда через несколько минут слуга вернулся, хозяин приказал убраться и в этой комнате и уничтожить постельное белье, а сам подхватил невестку на руки — вместе с одеялом, конечно, — и понес ее в другую спальню, держа бережно, но крепко, как больного ребенка. Впрочем, для него она и была больным ребенком, нуждавшимся в его внимании и заботе.
— Пока ты будешь устраиваться, я приготовлю отвар, — пообещал он. — Хотя бы пару дней стоит отдохнуть, понимаю, что тяжело и, наверное, совсем не хочется находиться здесь, но лучше не рисковать. Но я обещаю, что как только ты будешь чувствовать себя лучше, мы отправимся в какое-нибудь красивое место, где стены не будут давить, где можно будет хотя бы на несколько часов забыться. Да. Да, кажется, я знаю, куда...
Он опустил Нарциссу на кровать — здесь она была односпальной, очень простой, но удобной, не слишком мягкой и не слишком жесткой, а подушки слуги принесли новые. От простыней пахло прохладой и свежестью.
— Я скоро вернусь, — Абраксас по-отечески поцеловал Нарциссу в висок, пригладил ей волосы, поправил одеяло и вышел. Нужно было приготовить травяной отвар — а заодно захватить что-нибудь действительно вкусное, чтобы побаловать ее. И, наверное, принести низзла, чтобы ей было не так одиноко и неуютно в чужой спальне, тем более что Баал относился к ней неплохо, хоть и без особой нежности.

Ответом на последний вопрос Нарциссы было немного растерянное: "Можно и так сказать". И еще слабая, совсем усталая улыбка. Но и это было уже немало. Особенно учитывая, как редко Абраксас улыбался искренне, а не потому, что того требовали правила этикета и правила очередной политической игры.
За приготовление травяного чая он действительно взялся сам. Слуг, которые жили в поместье уже давно, это не удивило, он и для супруги делал подобные отвары; они старались вести себя тихо и не путаться под ногами, зная, что именно в такие моменты их обычно сдержанный и хладнокровный хозяин может устроить попавшемуся под руку человеку или домовому эльфу грандиозную выволочку из-за какой-нибудь ерунды, а то и выгнать. Так что они старались просто не попадаться ему на глаза, если он не вызывал их, конечно. Тут уж никуда не денешься...
Сам Малфой травяные чаи терпеть не мог и никогда не пил, но отлично умел готовить их для других. Для него они были скорее противным лекарством, чем напитком, и ничего поделать с этим он за всю свою жизнь так и не сумел, не смог себя заставить пить полезные отвары вместо вредного, зато горячо любимого кофе. И даже колдомедики тут были бессильны: он прекрасно понимал их доводы, соглашался с ними, обещал соблюдать все рекомендации — и все равно вместо прописанных сборов пил кофе. Который, кстати, умел очень хорошо варить сам, просто редко готов был тратить на это время. В общем, в комнату, где теперь расположилась его невестка, он вскоре явился с подносом, на котором стояли большая кружка душистого травяного отвара, две чашечки еще более ароматного крепкого кофе и вазочка с миндальным печеньем, которое очень любила Марианна и которое было единственной сладостью, которую ее муж ей добровольно и с удовольствием. Следом вошла перепуганная служанка, несшая на руках Баала. Низзл шипел и вырывался, и у девушки обе руки были разодраны в кровь, но хозяину пушистого строптивца на это было наплевать. Он любил своего кота и не любил людей — это вся обитавшая в поместье прислуга тоже усвоила очень быстро.
Поставив поднос на прикроватную тумбочку, Абраксас сел на край кровати и велел служанке выпустить низзла. Стоило ей ослабить хватку, как он располосовал когтями ее лицо от виски до подбородка, девушка вскрикнула и невольно подняла руки, пытаясь защитить глаза. Кот, естественно, повис на ней всеми четырьмя лапами, рыча и бешено размахивая распушенным хвостом.
— Бестолочь! — Он редко повышал голос на прислугу, тем более — при Нарциссе, но в этот его голос прозвучал очень хлестко и зло. Отцепив взбесившегося кота от девушки, он еле заставил себя опустить уже занесенную для удара руку, и невестка могла не сомневаться, что если бы это происходило не на ее глазах, а где-нибудь в коридоре, служанка так легко не отделалась бы.
— Пошла вон. — Она все еще не смела уйти без позволения хозяина, но тот, к счастью для нее, уже успел взять себя в руки и натянул на лицо привычное холодно-отстраненное выражение. Девушка торопливо поклонилась и убежала, плача и пытаясь вытереть кровь с лица, а Малфой снова сел на край кровати и подозвал низзла. Он сразу же запрыгнул ему на колени и замурлыкал.
— Прошу прощения, — вздохнул он, чуть-чуть улыбаясь уголками губ. — Моим слугам ничего нельзя доверить, решительно ничего! Нужно набрать новых людей, эти ни на что не годятся... Мне очень жаль. Я прослежу, чтобы это больше не повторилось.
Для него проблемой было то, что эта бестолковая служанка при Нарциссе скулила и отвратительно мямлила, а не то, что она чуть не лишалась глаза и обзавелась безобразными шрамами через все лицо. И как вообще можно было не справиться с котом? Осознать, что все слуги к этому животному даже подходить бояться, не то что брать в руки, он за все эти годы так и не смог.
— Не нужно бояться Баала, он ласковый, — в подтверждение слов хозяина низзл ткнулся носом в его руку и замурлыкал еще громче. — И он никому не позволит тебя обидеть.
В этом, пожалуй, можно было не сомневаться. Как и в том, что это пушистое чудовище не подпустит к кровати никого, кроме Абраксаса.
— Я принес нам по чашечке кофе, — Малфой снова начал потихоньку оттаивать и говорил уже ласково, как раньше, — В конце концов, пить только полезные отвары — это ведь тоска зеленая, а больных нужно радовать. Может быть, приказать принести каких-нибудь сладостей? Хочешь чего-нибудь?
Кот тем временем перебрался на кровать и принялся внимательно обнюхивать руку Нарциссы, щекоча ее длинными усами.

Абраксас все еще злился из-за того, что служанка своей глупой беспомощностью потревожила Нарциссу, но теперь уже старался этого не показывать, говорил тихо и мягко, улыбался ласково. Состояние невестки для него сейчас было важнее всего, и ради ее спокойствия стоило поменять штат прислуги — даже если полностью, даже если вышвырнуть и тех слуг, к которым он привык и которые у него раздражения не вызывали. И если придется заодно избавиться и от хорошенькой девчонки с итальянскими корнями, черноволосой и черноглазой, которая изредка согревала его постель. Она была приятным дополнением к налаженному быту, но не более того. В отличие от многих аристократов, привыкших удовлетворять свои потребности, не выходя из дома, Малфой считал подобные развлечения неприличными. Но и за ним числилась пара грешков, с кем не бывает...
— Так похожа... — Он все еще думал о том, что когда он вернулся в комнату и увидел задремавшую Нарциссу, его взгляд первым делом выхватил разметавшиеся по подушке светлые локоны — и ему на несколько мгновений показалось, что это его жена. Она ведь тоже когда-то ночевала в этой спальне, когда он еще сам не перебрался из нее в нынешнюю, оставалась у него до утра, хотя кровать была узкой, и утром он сам варил для нее (и для себя, разумеется) кофе. Все-таки у них был хороший брак, куда более счастливый чем у многих из тех, кто женился по любви.
Глава семейства внутренне содрогнулся, наблюдая, как его невестка глотает какую-то целебную мерзость. Он любил варить зелья, а не пить их, и заставить его самого принимать все, что ему рекомендовали колдомедики, было очень сложно. Впрочем, заставлять себя теперь мог только он сам, напоминавшей о таких вещах Марианны уже давно не было рядом, а ни от кого другого он это и не потерпел бы. Как и ни за что не признался бы, что ему не хватает самой банальной заботы и простого человеческого тепла. Изображать равнодушную ко всему ледяную статую он умел чуть ли не лучше всего.
— Мне кажется, он не будет возражать, — почти промурлыкал он, щурясь не хуже его любимого низзла. Баал деловито обнюхал руку Нарциссы и ткнулся в нее мокрым носом. И даже потерся об нее щекой — признал своей, сам дал разрешение погладить его. — О да, охранника надежнее и не придумаешь. Нужно будет предупредить домовых эльфов, чтобы не подходили к кровати близко. Он на них охотится, причем неаккуратно... Да, лучше я сам буду приносить все необходимое.
Кто бы мог подумать, что Малфой решится уступить на время своего любимого кота? Да он и сам не думал, что способен на подобные проявления заботы. Но сейчас он действительно был готов буквально на все, чтобы Нарцисса поправилась и однажды родила здорового ребенка. Знать бы еще наверняка, что родится именно мальчик... Род не должен был прерваться ни при каких обстоятельствах.
— Да, конечно, в еде никаких ограничений нет. Из сладкого сейчас не стоит пробовать разве что ликеры... — Абраксас смешно сморщил нос, вспомнив о приторной выпивке. Ему всегда казалось, что портвейн — это уже слишком сладко, а что уж говорить о ликере! Он полагал, что это напиток для каких-нибудь скучающих старушек, позабытых родными и оставшихся на старости лет без подруг. — Моя дорогая, тебя я готов баловать всегда... Так чего тебе хочется? Конфеты? Пирожное? Еще не поздно изменить и меню на ужин...
А если и поздно, то прислуге все равно придется как-нибудь успеть, иначе последствия будут самыми плачевными. Если уж у их зачастую даже излишне рационального хозяина и случались приступы подобного самодурства, говорить с ним было бесполезно совершенно, да еще и опасно. К счастью, вызвать такое могли только очень серьезные проблемы у дорогих ему людей, которых у него было мало, и у них все-таки в основном все было неплохо. А к нынешнему несчастью он просто не был готов. Да и не мог быть готов.
Когда Нарцисса запила свое горькое лекарство травяным отваром, он аккуратно передал ей чашечку с кофе. Его он по привычке сварил как для себя — крепкий, совсем без сахара.
— Принести тебе какую-нибудь книгу? Если хочешь, я могу почитать вслух... — Когда-то он читал для Марианны, когда ей нездоровилось. Она любила сказки, он тоже, так что с удовольствием читал ей их на ночь — не все же в кабинете читать газеты, нужно иногда заменять их чем-то более приятным. — Ни о чем не беспокойся. Все дела подождут.
Абраксас все еще выглядел неважно, хоть и улыбался вполне искренне, не заставляя себя. Но во взгляде то и дело проскальзывало что-то такое больное и страшное, что он и сам чувствовал это и старался не смотреть Нарциссе в глаза, даже когда потянулся к ней, чтобы заправить за ухо выбившуюся светлую прядь.
Баал же, пока у женщины были заняты руки, устроился у нее под боком и мял лапами одеяло, громко мурлыча и довольно фыркая.

Кофе... Конечно, он по привычке сварил очень крепкий кофе. Сам он другой варить и не умел, не разбирался во всех этих странных рецептах, предлагавших портить благородную горечь сахаром, сливками или даже сиропами. Придумают же... В превосходный кофе — и лить такую гадость!.. К тому же, заставить себя выпить кофе, например, по-венски он просто не смог бы.
— Я умею варить только такой, — Абраксас просто сказал как есть, не изобретая себе оправданий. — И другого мне сейчас не хочется.
И никогда не хотелось, но колдомедики настаивали на том, что кофе он должен перестать пить вообще. Но разве же это жизнь? Да и есть ли смысл себя ограничивать, если смерть неизбежна, и жизнь уже клонится к закату? Он прожил уже добрую половину века. Кажется, можно было уже не переживать, что жить осталось недолго... Застать бы внуков — и хватит!
Но беспокойство, так явственно звучавшее в голосе Нарциссы, отнюдь не вызывало раздражения, более того, оно было приятно. Малфою как раз этого и не хватало — ощущения, что он нужен, что о нем готовы заботиться. Иногда необходимо не только знать, но и чувствовать такие вещи.
— А как же иначе? Мы должны заботиться друг о друге, мы ведь семья, — он улыбнулся, но улыбка получилась горьковатой и натужной. При всем его умении держать лицо сейчас слишком сложно было скрыть, что поспешный отъезд сына его и взбесил, и расстроил. Он отвел взгляд и ласково погладил невестку по щеке тыльной стороной ладони. Жест вышел нервным, и мужчина казался каким-то растерянным, сбитым с толку. — Все, чего ты только пожелаешь. Обещаю. Если захочется фруктов, значит, будут фрукты. Тебе можно все, моя дорогая...
Похожие слова он много раз говорил своей жене. Только раз вместо утешения он говорил о мести: в шестьдесят восьмом году, когда она потеряла ребенка из-за переживаний после очередного обыска в поместье, когда Абраксаса подозревали в организации заговора с целью свержения магглорожденного министра магии Нобби Лича. Тогда ласковых слов у него не нашлось, тогда он мог думать только о том, как расквитается с теми, кто убил его ребенка. И что же... Вот уже десять лет прошло, а многие из тех людей все еще были живы, добраться до каждого из них, не вызывая подозрений, было слишком сложно.
— Я понимаю, — вздохнул он. — Если случается слечь на несколько дней, я быстро начинаю сходить с ума от безделья, и тогда уже никакие книги не помогают. Я принесу сказки, у меня есть несколько замечательных сборников... Хорошо будет их вспомнить. Тем более что в них может попасться что-то полезное.
Вот что сейчас точно представляло опасность, так это всякие намеки. Подсознание и так реагировало на происходящее как-то странно, границы настоящего размывались, оно перемешивалось с прошлым, и от этого и на сердце было тяжело и непонятно. Намеки на древние тайны... Намеки на былое счастье... Все это было переплетено слишком тесно и слишком больно.
— Почему она так похожа?.. — Думал Малфой, рассеянно наблюдая, как Нарцисса гладит его пушистого любимца. Низзл довольно мурлыкал и терся об ее руку, как будто даже радуясь, что его гладит кто-то более нежный и чуткий, чем его хозяин.
— Больше... — Когда она заговорила о продолжении обучения, разделять прошлое и настоящее стало совсем сложно. О том же когда-то беспокоилась и его супруга, и он доставал для нее книги и искал учителей, чтобы она могла заниматься дома, а потом договорился со своими родственниками во Франции, что она поживет у них, пока будет учиться в Ренне. — Я могу написать в Бретань. Марианна изучала там артефактологию, может быть, мне посоветуют что-нибудь подходящее и для тебя... И еще можно написать учителям, которых я приглашал для нее, даже если они уже и оставили преподавание, они подскажут, к кому можно обратиться. Если хочешь, я сегодня же найду все имена и адреса...
Желание быть кем-то большим, чем супруга наследника древнего рода, добиться чего-то самостоятельно он прекрасно понимал, более того, если бы его у Нарциссы не было, он и не смог бы относиться к ней так хорошо, не смог бы уважать ее. Когда-то подобное стремление позволило Марианне стать для него не только женой, но и подругой, и помощницей, и он считал, что именно благодаря этому их брак был таким удачным. А вот Люциус, похоже, не понимал, как ему повезло... И его отцу было действительно сложно не думать о том, что наследник сейчас занят черт знает чем, постыдно сбежал, хотя это он должен был сидеть здесь, это он должен был заботиться о Нарциссе и утешать ее. Как же так вышло? Что он упустил, что не смог объяснить ему? Не винить себя ведь тоже было очень сложно...
— Ночью мне нужно будет на несколько часов уйти, — мысли путались, и Абраксас перескочил на другую тему, потому что об этом тоже было сложно не думать: от осматривавшего невестку врача необходимо было избавиться как можно скорее. — Но до тех пор я останусь и буду читать сказки. Или что ты пожелаешь. Поужинаем... Зайти к тебе, когда я вернусь, или лучше не будить? Как тебе будет спокойнее? Если вдруг что-то понадобится, что угодно, любая мелочь — не бойся разбудить меня. Я приду в любое время. Коллег я предупредил, что в ближайшие дней десять в министерстве не появлюсь... Дела подождут.

Да, артефактология не для нее, ей нужно что-то более утонченное, что-то более изысканное и древнее — и именно это и отличало Нарциссу от Марианны и позволяло пока еще видеть ставшую неожиданно тонкой грань между прошлым и настоящим. Но ведь они даже внешне были похоже! Раньше Абраксас совсем этого не замечал, ему и не приходило в голову сравнивать — а теперь все стало слишком странно. И слишком больно. Годовщина смерти его супруги была как раз в июне... Слишком много всего для одного месяца!
— Нужно ведь с чего-то начать, — он пожал плечами и улыбнулся уголком рта, искренне, но все еще нервно и криво. — История магии... Боюсь, моих учителей уже нет в живых, я ведь и сам обожал эту науку. Да что там, я с ума сходил, мечтая разобраться во всех древних тайнах сразу! Думаю, я смогу разыскать последователей и учеников моих наставников, уверен, что они тоже достигли каких-нибудь высот на этом поприще и будут полезны. И, конечно, я напишу Шварцу. Да, сегодня же и напишу!
Ну вот — как будто бы уже и не все так уж плохо, на горизонте новые открытия, впереди долгий путь в неизведанное... Он и сам не отказался бы сейчас взять пару уроков по истории магии — просто чтобы снова ощутить этот восторг, это упоение тайной, почувствовать, как многое еще остается непознанным, осознать, сколько интересных возможностей у него еще остается, хотя жизнь уже идет к закату. Но боль пока и не думала уступать, и улыбаться было все еще сложно.
— Зайду, — Малфой взял Нарциссу за обе руки и слегка сжал ее пальцы. — Не нужно беспокоиться, дело самое обычное... Ничего опасного.
Еще бы он сам в это верил! В таком состоянии ему в принципе выходить из дома не стоило, а если учесть, что действовать придется в темноте... Днем поврежденный глаз, конечно, мешал жить — не позволял точно оценить расстояние до предметов, искажал контуры, да и видел он им все в каком-то противном коричневом цвете; ночью же он был совершенно бесполезен, приходилось смотреть только правым, который, разумеется, уже тоже видел не так хорошо, как в молодости. Так что запланированная им вылазка была опасной совершенно однозначно, но волновать невестку раньше времени ему не хотелось: может, все еще обойдется.
— Да, конечно... — Он еще раз сжал пальцы Нарциссы и отпустил ее руки, погладил ее по щеке, слабо улыбаясь. — Я знаю хорошее место. Там тебя никто не решится побеспокоить. Но тебе и самой нельзя будет отходить далеко от дома. Это ничего? Дом в горах, рядом озеро, там всегда тихо... Шиповник, наверное, еще цветет... Там очень много шиповника. Когда мне хочется ото всех сбежать, я прячусь именно в этом доме. Утром прямо из окна можно смотреть, как драконы выходят погреться на солнце. Я люблю это место... Но я могу отвезти тебя и в другое место. У меня много тихих, хороших домов.
Как они и договорились, Абраксас читал вслух сказки и до ужина, и после него, пока не стало пора уходить. Он оставил невестке несколько книг, принес ей всяких сладостей и фруктов, сварил для нее большой кофейник кофе (это же самое важное!), накормил Баала, чтобы он ее не беспокоил, велел слугам исполнять каждый ее каприз и только потом ушел, переодевшись в более подходящую для такого сомнительного приключения одежду.
Вернулся он поздно, позже, чем рассчитывал. И сразу же отправился к Нарциссе, как и обещал, не очень уже соображая, что в таком виде и состоянии ей лучше бы как раз не показываться. Мантию он снял и бросил на пол где-то в коридоре и в спальню вошел, еще выпутываясь из залитого кровью жилета. Правый рукав рубашки тоже весь потемнел от крови. Волшебник держался на ногах твердо, но был очень бледен, и глаза его блестели как у больного лихорадкой.
— Вы только не беспокойтесь, я сделал все, что было необходимо, — заявил он с порога, разбудив задремавшую с книгой женщину. — Все в порядке, волноваться не о чем, кровь я сейчас остановлю...
Малфой опустился на стул и откинулся на спинку, на несколько секунд закрыв глаза. Все-таки в его состоянии гоняться за людьми по ночам и потом таскать трупы было тяжело. Да и возраст снова напоминал о себе нудной болью в сердце.
— Для перевязки сейчас все приготовят, я скоро вернусь, — пообещал он. — Посижу пару минут и пойду накладывать повязки и переодеваться... Только пару минут.
Но встать через пару минут он не смог.