Проснувшись утром пятого июня вроде бы в своей спальне, но все-таки в чужой постели, Абраксас долго пытался соотнести все это в своей голове и вспомнить, как же это его угораздило тут заснуть. Открыть глаза было все еще слишком сложно, и какое-то время он просто лежал, смутно понимая, что, видимо, все еще обнимает Нарциссу, но чтобы убрать руку, нужно было сделать над собой буквально нечеловеческое усилие, а у него и так голова раскалывалась — в придачу к горевшим огнем ранам и противно ноющей спине, что было более чем печально, особенно учитывая количество планов на день... Вот их он почему-то помнил просто превосходно. А о том, как он притащился к невестке весь крови и почти ничего не соображая от усталости, его память милосердно хранила молчание. Когда ему наконец удалось вспомнить, как это было, пришлось долго извиняться, все-таки вставать и героически приводить себя в порядок. И тут он даже успел обрадоваться: если бы подобная рана у него была на левой руке, побриться бы он не смог, а так — ничего, справился более или менее, украсив подбородок всего одним порезом. Рука противно дрожала, даже опасную бритву, которой он пользовался еще с юности, держать было сложно, она казалась тяжелой. И чашка с кофе была тяжелой. И вообще, даже дышать было тяжело...
Тем не менее, ему довольно быстро удалось взять себя в руки, и к Нарциссе он вернулся уже в свежей одежде, с аккуратно расчесанными чистыми волосами и с полной головой планов. Невестка чувствовала себя уже гораздо лучше, так что вскоре они отправились в дом в горах Брекон-Биконс, на территории заповедника, где обитали валлийские зеленые драконы. Сперва, правда, пришлось при помощи портала добраться до другого дома, тоже расположенного в Уэльсе, но в другой его части, а потом уже ехать до границы заповедника в коляске, запряженной парой лошадей. Баал все эти перемещения воспринял без восторга: цеплялся когтями за плечи и руки хозяина, орал, шипел и рычал, искренне не понимая, куда это его тащат. Дом в горах низзл нашел вполне пригодным для жилья, но стоило Абраксасу перешагнуть порог, как кот устроил Нарциссе самый настоящий концерт и выл, наверное, еще минут сорок, если не целый час. Зато она наконец-то осталась одна и могла разобраться в своих мыслях и чувствах. И просто отдохнуть — ото всех, включая свекра, обещавшего, впрочем, навещать ее каждый день и баловать всякими вкусностями. Но появлялся о в эти дни совсем ненадолго, и значительная часть этого времени уходила на попытки помириться с Баалом, решившим, что хозяин его предал. Стоило ему зайти в дом, как кот набрасывался на него, пытаясь выцарапать глаза или вцепиться в горло. Малфой относился к этим попыткам стоически и действительно пытался найти общий язык с обиженным животным. Невестке он ничего не рассказывал — ни о возвращении Люциуса, ни о других проблемах, только обмолвился однажды, что часть работы пришлось взять на дом — и все.
Девятое июня он освободил полностью, как и обещал. В конце концов, запирать Нарциссу в доме, из окна которого можно было любоваться драконами, и ни разу не отправиться с ней на прогулку по этим удивительным местам, было бы просто нечестно. И даже жестоко. Так что Абраксас отложил все дела, запасся вкусной едой и парой бутылок красного вина, прихватил с собой теплый плед и отправился в свой любимый дом в Брекон-Биконс.
— Доброе утро! — Довольно громко произнес он, отворив дверь, чтобы невестка точно услышала, что он пришел. Но первым ко входу, естественно, метнулся Баал — и тут же вцепился в ногу хозяина, яростно рыча и завывая. Успевший уже привыкнуть к подобным выходкам своего любимца Малфой отправил корзинку с едой, вином и пледом на стол по воздуху, воспользовавшись заклинанием левитации предмета, а потом уж попытался отцепить от себя озверевшего низзла. Когда вышла Нарцисса, кот все-таки успокоился, видимо, решив, что теперь стоит рассчитывать только на нее. Ну а потом уж можно было и позавтракать.
— Погода сегодня чудесная, — рассказывал Абраксас, разливая по чашкам только что сваренный крепкий черный кофе. — Драконы уже проснулись и скоро отправятся на охоту, мы сможем их увидеть. Я знаю несколько безопасных мест, откуда удобно наблюдать... Сварить из вина глинтвейн, или так выпьем? Там довольно свежо, думаю, ветер еще усилится...

Думать о возвращении Баала домой его хозяину очень не хотелось: хотя без пушистого друга в поместье было ужасно пусто и одиноко, пережить еще одно увлекательное путешествие с пытающимся выцарапать глаза и вцепиться в горло низзлом Абраксас пока был не готов. Имевшихся царапин и следов от укусов ему и так было достаточно, тем более что их количество ежедневно увеличивалось. Но и оставлять Нарциссу — и кота вместе с ней — здесь действительно надолго тоже вряд ли было бы правильно. Нужно было возвращаться к привычному течению жизни. Даже если все еще больно, даже если раны еще не зажили. Пора идти дальше. Но перед этим можно позволить себе небольшое приключение. Маленькое чудо — маленькое, но настоящее.
— Приручить дракона невозможно, — Абраксас покачал головой и тонко улыбнулся, вдыхая аромат горячего кофе. Утром он уже успел выпить пару чашек, но думать об этом сейчас не хотелось, как и не хотелось себя сегодня ни в чем ограничивать. Можно же хотя бы один день позволить себе пить сколько угодно кофе? Ну, делать что угодно — это уже и правда сказка какая-то, но можно попробовать для разнообразия поверить и в такое... — Чары удерживают их на территории заповедника, но в его границах они летают где им вздумается. Не беспокойтесь, дом надежно защищен. Они могут подобраться к ограде сада, но не ближе. Здесь нам ничто не угрожает. Снаружи... Да, придется использовать заклинания, чтобы они нас не заметили. Я все сделаю. Понимаю, после того, как Вы увидели, сколько на мне шрамов, Вам, вероятно, сложно поверить, что со мной будет безопасно, но мы ведь и не будем подходить так близко, как это часто приходится делать мне...
Да, тогда, во время перевязки, зрелище было впечатляющее: шрамов у него в самом деле было достаточно, и многие из них были жуткими, такие не ожидаешь увидеть у человека в безупречно повязанном галстуке, привыкшего носить исключительно белые рубашки, любящего пить кофе из маленьких чашечек и на досуге баловаться, составляя сонеты. Но он после всех этих ран выжил — и сумел сохранить все свои привычки, не утратил  утонченности манер, не стал грубее и проще, как это нередко случается с теми, кто слишком часто заглядывает смерти в глаза.
Так или иначе, ему удалось убедить свою спутницу в том, что прогулка будет безопасной, и они собрались в путь, не забыв прихватить с собой только что сваренный душистый глинтвейн, бутерброды и плед. Снова разобидевшийся Баал остался страдать дома, а они отправились навстречу чуду. Пока что спуск был совсем пологим, и можно было почти не смотреть под ноги: оступиться здесь было как будто и негде, да и тропинка пролегала довольно далеко от обрыва. По обе стороны от изрядно заросшего травой и ползучими растениями пути раскинулись заросли бледно-розового и белого шиповника. Хотя он уже отцветал, воздух все еще был наполнен сладким ароматом, и пчелы и шмели спешили опылить последние цветы, пока не все лепестки осыпались на землю.
— Не знаю...  В юности я мечтал оседлать дракона, но за все эти годы так и не нашел ни одного достоверного свидетельства существования драконьих всадников, — Малфой пожал плечами, обернувшись к невестке. Конечно, прежде чем покинуть безопасный дом, он наложил на обоих все необходимые чары и надел на шею женщины несколько старинных амулетов — один на серебряной цепочке, остальные были на тонких кожаных шнурках, потертых, совсем старых. От вещиц веяло стариной, тайной и почему-то уютом. — Занятие, наверное, бессмысленное, но я продолжаю поиски. От некоторых детских фантазий очень сложно отказаться...
Миновав заросли шиповника, они вышли на открытое пространство. По левую руку от них громоздились камни, поросшие мхом и разноцветными лишайниками. На многих из них грелись пестрые ящерки; почувствовав приближение людей, они убегали прочь. Справа была довольно обширная пустошь, заросшая очитком, — ярко-желтое пятно на серо-зеленом склоне горы. Цветов было так много, что восковых зеленых листочков почти не было видно. Здесь тоже жужжали пчелы, и идти нужно было осторожно: легко было потревожить полосатых тружениц и нарваться на их дружную атаку. Абраксас наклонился и сорвал одну веточку, улыбнулся и вложил ее в светлые локоны Нарциссы — за ухо, не особо задумываясь о том, надолго ли она там задержится.
— Люблю это место, — признался он, ненадолго остановившись. — Скоро очиток доцветет, и яркие краски уйдут отсюда, но в июне здесь чудо как хорошо. Ни чуть не хуже вересковых пустошей, которых в этих горах, кстати, тоже немало. Вам нравится вереск? Говорят, вересковый мед самый вкусный... Не знаю... Мне всегда больше нравился мед из Бретани. Там цветет утесник, это очень красиво, кажется, что холмы становятся золотыми. И потом кажется, что мед пахнет солнцем... Люблю солнце. Жаль, что наша погода солнечными днями балует нечасто. Кажется, в путешествиях я застал солнечных дней больше, чем здесь за всю жизнь!
Сегодня же можно было делать что угодно, да? Например, говорить о том, что никому не интересно. Просто так, потому что хочется сказать. Потому что устал молчать. Потому что раны еще болят, несмотря на хорошую дозу обезболивающего снадобья. Потому что от некоторых ран не помогут никакие зелья, и они будут заживать еще долго, если вообще заживут.
— Мм... Как Вы относитесь к овцам? — Малфой задумчиво потер подбородок. — Драконы скоро отправятся завтракать. Зрелище увлекательное, но довольно кровавое... Хотя, я бы сказал, вполне соответствующее настроению последних дней.
Да, крови все еще хотелось. Несмотря на три лишних смерти и противно ноющие раны. Но здесь, на этих залитых солнцем просторах, он чувствовал себя и сильнее, и свободнее — от рамок морали в том числе. Драконы ведь о такой ерунде не задумываются...

Говорить с Нарциссой о драконах было... Странно. Беседовать о них вне работы, вне научных конференций с женщинами он привык в двух случаях: во-первых, с коллегами, с которыми он вел регулярную переписку, во-вторых, с коллегами, которые были его любовницами. Она же не была ни драконологом, ни его любовницей, а складывалось все... Как раз так, как обычно проходили его свидания с коллегами-любовницами. Что, конечно, было странно, потому что он планировал, что прогулка получится другой... Но что-то, видимо, упустил.
— Это не совсем так... — Теперь Абраксас пытался сообразить, где же он свернул не на ту дорожку — не буквально, конечно, но все же. Неужели дело только в том, что невестка напоминает ему его погибшую супругу, в том, что у него безобразно расшатаны нервы, вот и мерещится странное?.. С этим нужно было что-то делать, причем срочно. — Драконов принято считать полуразумными существами, но я не уверен в том, что это действительно так. То, что мы их не понимаем... Не означает, что они не чувствуют магию острее, чем мы, просто иначе. Магию, весь этот мир, друг друга... Знаете, если долго наблюдать за ними, начинает казаться, что они во многом мудрее нас. Никогда не спешат. Не пытаются достичь невозможного, не гоняются за несбыточным, не тратят время попусту. Живут так, как им хочется — и у них, черт побери, это получается! Возможно, я слишком все это идеализирую...
В простоте порой больше мудрости, чем в сложных и запутанных вещах. Но суметь это увидеть... Почувствовать... Понять, в конце концов, где пролегает грань между простым и сложным... Это ведь еще нужно суметь. Может быть, истинной простоты в мире и вовсе не бывает?..
— Я все еще не нашел ответов на эти вопросы. — Малфой покачал головой и улыбнулся — немного грустно, но очень светло. Нарцисса говорила о том, что волновало его всю жизнь, что он всю жизнь пытался разгадать. Но одной жизни, очевидно, было недостаточно. — Не знаю... Может быть, они просто позволяют нам держать их здесь. Потому что понимают, что так будет безопаснее, что магглы попытались бы истребить их, если бы узнали об их существовании. Магглы уничтожают то, что считают опасным. Не задавая вопросов, не пытаясь понять... Это так странно.
Да, вот и еще одна причина считать магглов существами примитивными и недалекими. И тем не менее, с их оружием, с их технологиями они были опасными. Даже для драконов. В мире что-то, очевидно, безнадежно сломалось, раз появились такие проблемы. Но жизнь все расставляет по своим местам — рано или поздно — так что и это должно было однажды прийти в некое подобие равновесия... Может быть, когда-нибудь.
Закрывшая на мгновение солнце тень дракона казалась сейчас то ли знаком, то ли чем-то еще мистическим и странным. Да, настроение у старшего Малфоя было странное. Чертовски странное, учитывая, что он никогда не был суеверен и искал тайные знаки совсем другого рода. Но, видимо, если почти не спать и все время переживать, почудиться может и не такое.
— Не надо так бессовестно льстить человеку, которому совсем недолго осталось занимать свой пост, — он покачал головой и, странное дело, отвел взгляд, не смог смотреть на ее улыбку. В ней было слишком много тепла. К тому же, она как будто угадала, какая ужасная каша сейчас была у него в голове, и ее игривые замечания попросту пугали. — Нет, что Вы! Я, конечно, чудовище, но я не стал бы отдавать вас на растерзание драконам, тем более что у меня нет никакой причины на Вас сердиться...
Действительно, зачем отдавать девушку на съедение, когда он и сам дракон, пусть и не крылатый?.. Вот только выглядел этот дракон совсем растерянным и никак не мог надеть привычную маску. Слишком открылся — опять, черт побери, — отвлекся, позволил себе мечтать о свободе и солнце. О тепле. И зачем оно ему понадобилось, это тепло? Он ведь всегда был льдом, а лед от солнца гибнет... Как все это странно и бессмысленно!
— Да, я получил уже несколько писем, они у меня с собой, — спохватился он. — Хорошо, что Вы напомнили! Я успел совсем про них забыть. Судя по всему, проблем с продолжением обучения у Вас не будет, многие были бы рады видеть Вас своей ученицей. Я отдам их Вам, Вы все обдумаете, а потом уж решим, как это лучше устроить.
До чего же странно было чувствовать себя сильнее, намного сильнее — и при этом сбитым с толку, заблудившимся в трех соснах!.. Ведь они вроде бы ни о чем таком сложном не говорили, не затрагивали неудобные темы, а мысли все ужасно перепутались. И когда они только успели? Они ведь только недавно вышли из дому, а все уже так... Так... Чертовщина какая-то! Да, одиночество и бессонница явно не пошли Абраксасу на пользу. Апрель и май были очень загруженными, он забросил всех своих любовниц и почти не виделся со знакомыми, не отвлекался, не отдыхал, толком не спал, зато очень много нервничал. То, что вывести его из себя было сложно, отнюдь не означало, что стресс не может вымотать его постепенно. К тому же, он все еще не пришел в себя, все еще ужасно переживал из-за погибшего внука. Пожалуй, ему стоило бы последовать примеру Люциуса и хотя бы на одну ночь забыть обо всем в компании красивой женщины и большого количества алкоголя, но он считал, что такого позволить себе не может, что это было бы неправильным. И теперь его порядочность в сочетании с воздержанием сыграли с ним злую шутку, когда Нарцисса улыбалась, он видел в ней уже не родственницу, а красивую молодую женщину.
— Здесь все... Какое-то более настоящее, что ли, — тихо проговорил он, кое-как взяв себя в руки. Хорошо, что они уже шли дальше и не смотрели друг на друга: тропинка была узкой, и мужчина снова шел первым, показывая дорогу и при необходимости подавая спутнице руку. По пути им попадались и другие полянки, заросшие очитком, но они были гораздо меньше той, что они только что миновали, и казались гораздо более скучными. Теперь спуск был более крутым, растительности становилось меньше, а вот причудливо нагроможденных друг на друга камней — больше. Где-то внизу шумел ручей и блеяли овцы, но рассмотреть их пока не получалось, нужно было сперва обойти довольно большой уступ.
— Я... Просто очень устал, — признался Абраксас, на несколько секунд обернувшись. — Знаете, усталость иногда очень злит. И это накапливается, а потом что-нибудь случается, и... Это как последняя капля. После нее еще можно держать себя в руках, но уже не знаешь, когда сорвешься.
Наконец, они миновали уступ и подошли к краю обрыва, довольно крутого и опасного. Вид с него открывался чудесный: зеленые просторы, пересеченные серебристой лентой быстрого ручья, синие горы вдалеке и серо-зеленые — поближе, с многочисленными уступами, на которых грелись в утренних лучах драконы, величественные, но все еще немного сонные, беззаботное стадо внизу, совершенно не чувствующее нависшую над ним угрозу... Драконы хлопали крыльями и потягивались, играли друг с другом, карабкались по скалам, устраиваясь на солнышке, следили за гонявшими каких-то птиц детенышами.
— Они прекрасны, не правда ли?.. — Вот теперь Малфой снова улыбался — искренне, тепло, даже с восторгом. За столько лет он так и не научился смотреть на драконов без восхищения, и сейчас глаза сияли, и он выглядел моложе лет на десять, если не больше. Здесь он был по-настоящему живым. Здесь он был собой. — Смотрите, вон тот дракон, кажется, уже готов отправиться за завтраком...
Действительно, один из самых крупных драконов уже сорвался с облюбованного выступа скалы, сделал несколько кругов в небе, поднялся высоко-высоко, так, что трудно было разглядеть, и теперь камнем несся вниз, туда, где паслись ничего не подозревающее стадо. Через несколько мгновений он схватил передними лапами овцу, и на ее белой шерсти тут же расплылись красные пятна. Он отлетел в сторону и приземлился на траву, добил добычу мощным ударом лапы и принялся рвать ее когтями и зубами, довольно порыкивая и совершенно не обращая внимание на мечущееся в панике стадо.
— Скоро и остальные к нему присоединятся, — присмотревшись, сказал Абраксас. В самом деле, еще несколько драконов уже поднялись в воздух и теперь высматривали овец пожирнее. Они подлетали все ближе и ближе, так близко, что слышно было, как хлопают их огромные крылья. — Вам не страшно?
Он осторожно коснулся плеча Нарциссы и мягко улыбнулся. Сейчас и правда легко было испугаться: драконы пролетали в каких-то трех-четырех метрах над их головами, и это было прекрасное, но все-таки жутковатое зрелище, тем более что Малфой так и не объяснил, как именно работают использованные им защитные заклинания.

Если бы подобный разговор состоялся вскоре после смерти Марианны, Абраксас предложил бы Блэкам в качестве жениха не своего сына, а себя. Он всегда мечтал о том, чтобы рядом была женщина, с которой он мог бы говорить на такие темы, чтобы он мог довольствоваться не только беседами с коллегами, но и с той, чей разум достаточно пытлив, чтобы задаваться даже более сложными вопросами, чем пытался разгадать он сам. Это было бы идеально... Что же, теперь он действительно жил под одной крышей с такой женщиной, это ли не счастье? Вот только это была не его женщина. И менять это было поздно, да уже и незачем... И все-таки, это было досадно. Как-то ужасно глупо и почти по-детски обидно, словно жизнь пожалела для него вкусную конфету и отдала ее другому мальчику. Вернее, он сам и отдал...
— Боюсь, и на этот вопрос однозначного ответа не существует, — он немного растерянно улыбнулся, но теперь взгляд его казался скорее мечтательным, как это часто случалось, если дело доходило до обсуждения природы магии. — Я всегда исходил из того, что магия едина для всех, просто разные существа обладают различными возможностями в ее использовании. И воспринимают ее по-разному... Человеческие органы чувств очень примитивны по сравнению с органами чувств даже обычных животных, что уж говорить о магических существах! И рассудок наш тоже весьма ограничен, мы едва осознаем происходящее. Возможно, драконы все это видят и понимают иначе. То, что они не могут говорить... Я даже не уверен, что они не могут. Мы их не понимаем, это так, но это не значит, что они не понимают друг друга. Может, они используют для общения частоты, которые человеческое ухо различить в принципе не способно, которые не могут зарегистрировать наши приборы? Может быть, мы никогда не узнаем, как это происходит на самом деле... Но это не значит, что мы не должны пытаться.
Беседовать вот так было хорошо — завидовать сыну все равно было уже поздно, а не радоваться возможности обсудить такие интересные вещи было просто невозможно. Да, где-то в подсознании росло раздражение: Люциус, который так всех подвел, не заслуживал такой жены. Да, от этой мысли было очень сложно избавиться, но сейчас она все-таки отошла на второй план. Сейчас уже получалось думать о другом.
— Не все драконы собирают сокровища, их привычки очень отличаются от вида к виду. В легендах мы видим что-то вроде собирательного образа, причем некоторые черты то ли выдуманы вовсе, то ли принадлежали драконам, которых в наши дни уже нигде не встретишь. — Отделить правду от вымысла в таких вопросах всегда было очень сложно, но тем интереснее было разгадывать эти головоломки. И тем интереснее их было обсуждать с невесткой, которая, хотя и почти ничего не смыслила в драконологии, задавала правильные вопросы. — Да, многие драконы действительно одиночки и ревностно охраняют свою территорию, но некоторые виды селятся группами. Вы... Хотели бы увидеть других драконов? Не обещаю, что смогу организовать это быстро, но... Это возможно. Я уверен, что мне удастся добыть для Вас разрешение на посещение какого-нибудь еще заповедника.
Влияние иногда нужно не только для того, чтобы делать что-нибудь полезное, — иногда при помощи него можно заполучить и что-нибудь приятное для себя или для других. А приятное, как показывает опыт, порой оказывается даже важнее полезного... Потому что если делаешь только то, что должно и нужно, можно и до смерти себя загнать. Руки опускаются, понимаешь, что уже не помнишь, каково это — желать чего-то. Вот тогда-то и стоит вспомнить о всяких приятных мелочах. Но в желаниях — даже в самых невинных на первый взгляд — всегда таится опасность... Хорошо, что Нарцисса задавала уже другие вопросы и не пыталась шутить о том, что ее могли бы отдать на растерзание этим драконам. С этой дорожки разговор свернул очень вовремя...
— Не стоит беспокоиться об этом, я уверен, что смогу организовать все в лучшем виде, и никто и слова не посмеет сказать о Вашем отъезде, — пообещал он. Да, если она уедет, будет легче — и ему тоже. Потому что сегодня все стало слишком странным и слишком тревожным. Потому что им всем нужно пережить самую острую стадию общего горя — порознь, потому что так для всех будет безопаснее, потому что так они не наговорят друг другу ничего непоправимого, потому что ей сейчас нельзя видеть Люциуса. Им всем стоило бы провести какое-то время как можно дальше друг от друга. — Вот увидите, все сложится безупречно!
Хотя бы это должно было получиться. Что-то хорошее, что-то нужное, настоящее, правильное... Он наделал за свою жизнь много ошибок, судьбе было за что на него ополчиться, но Нарцисса, эта нежная, полная тихого света девочка, точно заслуживала счастья, настоящего счастья, не смешанного с горечью и злобой.
— Не верьте тем, кто говорит, что правда не ранит. — Абраксас обернулся, поймал взгляд спутницы и подал ей руку, мягко сжал ее пальцы, глядя отрешенно и немного иронично сразу. — Правда ранит больнее всего...
Но здесь и правда все казалось более настоящим — и более простым. И уж точно более естественным: здесь жизнь и смерть представали перед взглядами в самом чисте виде, без прикрас. Сильные пожирают слабых, кто был недостаточно бдителен — мертв. Красная кровь на белой шерсти, на зеленой траве — такая яркая, такая горячая! Два молодых дракона сцепились из-за добычи, и их рычание сперва могло показаться оглушительным. Стадо разбежалось в разные стороны, другие драконы еще пытались преследовать спасавшихся бегством овец, но многие уже оставили эту затею и улетали прочь, видимо, к другому пастбищу.
— Они нас не увидят и не учуют, — напомнил Малфой. Нарцисса теперь стояла совсем близко, почти прильнув к нему, и это волновало кровь, как ни старался он думать о ней исключительно как о родственнице. Сложно, черт побери, думать об этом, когда к тебе так доверчиво прижимается молодая красивая женщина, похожая к тому же на твою покойную жену!.. — Возможно, но... Не думаю, что Вам стоит пробовать. Вы же видели мои шрамы, Вас такие точно не украсили бы! Но, может быть, однажды я смогу показать Вам только что вылупившегося из яйца дракона. Такая возможность представляется редко, но это того стоит, поверьте мне...
Драконы внизу все еще дрались, пролилась первая кровь. Зрелище завораживало, хотя теперь уже было по-настоящему жутким, в каждом движении огромных ящеров чувствовалась чудовищная, первозданная мощь.
— Если Вам неприятно смотреть, пойдемте дальше, — предложил Абраксас, осторожно, почти невесомо приобнимая Нарциссу за талию. — Здесь еще много красивых мест...

О да, он прекрасно знал, какие чувства возбуждают такие картины. А уж если наблюдать за подобными сценами вот так, обнимая красивую женщину, ощущая, как судорожно она сжимает его руку, как ее ногти впиваются в кожу, вызывая мысли о совсем других объятиях — жарких и жестоких, когда ногти сдирают кожу со спины, оставляя длинные красные следы... И эти мысли приходилось гнать прочь, видеть перед собой только кровь и смерть. Сложно, черт побери!..
— Прошу Вас, не нужно извиняться, — Абраксас тут же поймал ее за руку и торопливо поднес ее к губам. И поспешно отвернулся, пряча заблестевшие глаза — ошибиться в их выражении сейчас было бы сложно, и он понимал это слишком хорошо. — Пойдемте... У нас впереди целый день, мы многое успеем увидеть.
Стряхнуть с себя такое наваждение оказалось не так-то просто. Сложно было не оборачиваться, не любоваться тем, как ветер играет с выбившимися из прически светлыми прядями, не представлять, как он заправляет их за ухо и касается щеки, нарочно задевая губы большим пальцем... Сложно. Хорошо, что невестка еще помнила, о чем они беседовали, и продолжала задавать вопросы.
— Новые драконы появляются раз в несколько лет... У большинства видов — раз в несколько десятков лет. Увидеть такое — настоящая удача, не каждому драконологу повезло увидеть появление дракона на свет или хотя бы наблюдать за детенышами в первые месяцы их жизни, — тема была удачной — такие рассуждения могли отвлечь Малфоя от чего угодно, он забывал обо всем на свете и превращался в страстного исследователя, готового рисковать жизнью ради самых крохотных крупиц знаний. — Да, разные виды драконов откладывают разное количество яиц, и, к сожалению, не из всех вылупляются драконы, зародыши часто развиваются неправильно и погибают в первые несколько недель. И из появившихся на свет детенышей выживают тоже очень немногие... Как правило, не больше двух. Бывает и так, что не выживает ни один.
Вот об этом говорить было уже сложнее, напрашивалась обидная и болезненная параллель, но из песни слова не выкинешь — и у драконов, оказывается, все ни чуть не проще, чем у людей.
— Могу ли я предложить Вам несколько своих книг? Почитаете описания, посмотрите иллюстрации и колдографии — и решите, каких драконов Вы хотели бы увидеть в первую очередь. Так ведь будет удобнее, не правда? С моих слов Вы такое себе можете представить... Я никогда не умел описывать такие сложные вещи действительно хорошо, — признался Абраксас. Нарцисса выглядела такой счастливой, она вся светилась, и это и радовало, и пугало: да, она как будто смогла на время забыть о своем горе, но что, если она чувствовала то же, что и он совсем недавно, если это наваждение затуманило и ее взгляд?..
То, что она говорила дальше, пугало еще больше. Он и представить не мог, что они на самом деле настолько похожи, что ей так же тесно в установленных обществом рамках, что ее так же влекут свобода и опасность, что ей хочется объехать весь мир... Почему он узнал об этом только сейчас? Как хорошо, что он узнал об этом только сейчас, когда ничего уже не изменить!..
— Я уверен, что это сделало бы Вас более счастливой, — вздохнул он. Да, он в этом не сомневался. Ни на секунду. — Но мы, увы, заложники своего положения. Блэки и Малфои живут не такими жизнями, как другие волшебники, у нас больше возможностей, но больше и обязанностей, тяжелее ноша... Но кое-что мы себе позволить все-таки можем.
Кое-что... Очень многое, на самом деле, только нужно действовать аккуратно, чтобы никто не смог ни к чему придраться. Да и организовать для Нарциссы учебу где-нибудь в материковой Европе было все-таки куда проще, чем добиться для нее разрешения на посещение чужих заповедников, и уж тем более проще, чем устроить ей встречу с новорожденным дракончиком.
— Вы можете остановиться у моих родственников, беспокоить Вас они не станут, но никто не будет задавать неудобных вопросов. К тому же, там есть девушки Вашего возраста, если нужно будет показаться где-нибудь с компаньонкой, они с радостью Вам помогут... К тому же, кто посмеет говорить дурно об ученице таких прославленных исследователей? Уверяю Вас, все пройдет безупречно! — Малфой в очередной раз подал своей спутнице руку, помогая ей преодолеть крутой участок спуска. — Не беспокойтесь ни о чем. Позвольте мне все устроить — обещаю, я не подведу Вас!..
Они спускались в живописную долину — не в ту, где все еще дрались разъяренные драконы, они перебрались на другую сторону горного хребта. Невдалеке блестело озеро, казавшееся сейчас совсем серебряным, нереальным. Берега же казались золотыми — они все заросли ракитником, и хотя ярко-желтые цветы уже начали опадать, их было все еще очень много, листвы почти не было видно.
— Вы хотели бы иногда бывать здесь? Может быть, оставаться иногда в доме, в котором я Вас устроил? — Раз Нарциссе было так же тесно в привычных рамках, как и ему, почему бы не предложить немного их раздвинуть? Даже такого маленького глотка свободы бывает достаточно, чтобы легче дышалось...

Абраксас всегда считал, что ему очень повезло с супругой: они уважали друг друга, сумели стать настоящими друзьями, научились заботиться друг о друге, не навязывая лишнего и не раздражая, у них было много общих тем. Но были и минусы. Во-первых, она никогда не интересовалась тем, что для Малфоя было дело всей жизни, а для него это было важно, ему очень хотелось бы обсуждать проблемы драконологии и с ней тоже, не только с коллегами; во-вторых, ей куда важнее были объятия и просто возможность иногда засыпать рядом с мужем, чем собственно физическая близость — а он хотел заниматься любовью часто и подолгу. Изменять ей он начал почти сразу. Не то чтобы для таких браков это не было обычным делом, но... На пользу это пошло вряд ли. По крайней мере, не пошло на пользу Абраксасу. Он быстро разочаровался и в связях на одну-две ночи, и в женщинах вообще, ему было с ними скучно, разве что случалось соблазнить коллегу, с которой можно было приятно побеседовать, — тогда удавалось протянуть несколько недель, но довольно быстро выяснялось, что говорить о драконах все-таки интереснее, чем проводить время в постели.
Если бы Марианна хоть раз заговорила с ним так, как сейчас говорила Нарцисса, если бы смотрела на него такими же сияющими глазами, он, быть может, и научился бы любить — действительно любить, а не путать с влюбленностью короткую, но яркую страсть или даже восхищение чужим талантом. А теперь уже было слишком поздно... И женщина, которая смотрела на него с восторгом, принадлежала не ему и никогда ему принадлежать не будет. Такая вот... Интересная ирония.
— О, не сомневайтесь, мне есть, что Вам предложить! — Он улыбнулся, сощурив глаза и слегка прикусив нижнюю губу, — очень тепло и открыто, как будто боль на несколько мгновений отступила, как будто все было хорошо. Он очень редко так улыбался и в лучшие времена, а сейчас это и вовсе казалось удивительным. Но чертовски уместным: такое тепло совершенно очевидно было нужно им обоим. — Книг на эту тему в моей библиотеке великое множество, но я постараюсь держать себя в руках и не приносить за раз больше трех. Я бы тоже хотел везде побывать... Хотя бы в большей части существующих драконьих заповедников. Но, боюсь, уже не успею... Мир огромен, а у меня всегда столько дел!.. И не везде можно просто так приехать. Нет, конечно, в чужом заповеднике к кладкам и совсем маленьким детенышам Вас не подпустят, даже мне сложно добиться такого разрешения, а не для специалиста... Шанс есть, но крошечный. Я сделаю все, что в моих силах, но наверняка не могу... Будем надеяться, что наши драконы в ближайшие несколько лет решат отложить яйца. Уж здесь-то нам точно никто не помешает!
Теперь и он весь светился, и это было больно: он начинал осознавать, что мог бы испытывать другие, гораздо более глубокие и теплые чувства, если бы рядом с ним была другая женщина, что он мог бы любить ее — может быть. Ему все еще казалось, что он не умеет, что ему для этого не хватает чего-то ужасно важного, что он слишком холодный, даже ущербный... Но он уже почувствовал в себе нечто новое, удивительное, потенциал для чего-то большего, и отрешиться от этого ощущения было сложно. А думать, что многое могло бы быть иначе, что он просчитался и потерял чертову уйму времени, было тем более обидно.
Оба были увлечены разговором — и оба не сразу поняли, что даже эта недолгая прогулка успела их утомить, все-таки оба были еще не здоровы. Но Абраксас с готовностью подавал Нарциссе руку и был уверен, что даже если она не сможет идти, он донесет ее до берега, где удобно было бы передохнуть.
— Да, конечно, самое время немного отдохнуть, и место как раз подходящее. Здесь безопасно, можете ни о чем не беспокоиться. Здесь нас никто не потревожит, разве что ветер... — Теперь уже спускаться было проще, тропинка постепенно стала более пологой, и серые угловатые камни сменила мягкая зеленая трава, ступать по которой было легко и приятно. Ветер вздыхал над озером, тревожил золотые цветы ракитника, но прохлады как будто пока не чувствовалось. — Вот видите, у Вас есть уже несколько вариантов на выбор — и это только начало. Я уверен, что желающим учить Вас не будет отбоя...
Теперь можно было расстелить на траве плед, достать бутерброды и сваренный заранее глинтвейн. Все-таки хорошо, что они взяли с собой именно его, а не просто вино, — так было и вкуснее, и теплее, да и хотелось после такого зрелища чего-нибудь пряного и терпкого, более сложного вкуса.
— Обязательно приобретете самый лучший! — Абраксас разлил глинтвейн по кружкам и протянул одну Нарциссе, немного меланхолично улыбаясь и щурясь от яркого солнца. — А покамест Вы можете занять любой из моих — у меня ведь много таких домиков, в них спокойно, я выбирал места, где мне не мешают работать и просто жить... Только скажите, какой Вам нравится больше — и он станет Вашим. Кроме этого дома в заповеднике. Я не смогу его отдать. Вы можете жить там сколько пожелаете, но я не могу... Он всегда будет моим.
Мечты... Какая странная тема — и какая тревожная! Снова... Становятся ли мечты реальностью, Малфой просто не знал. Он никогда не умел мечтать о вещах серьезных и тем более о несбыточном, мог потешить себя фантазиями о какой-нибудь милой сердцу ерунде — но не более того. И легко забывал такие маленькие мечты.
— Я не знаю... А о чем еще Вы мечтаете?.. — спрашивать об этом было как-то неловко, но узнать все же хотелось. Наверное, чтобы еще раз убедиться, что общего у них гораздо больше, чем казалось сперва. — Я не знаю... Не могу сказать, чтобы я в последнее время о чем-то мечтал. Я привык добиваться своего, да, но это ведь другое...

— Такой цели я перед собой и не ставлю, — Абраксас легко подхватил игривый тон и лукаво щурился, поглядывая на невестку и улыбаясь ей. — Мне хватит и того, что я смогу с Вами иногда беседовать о том, что я считаю делом своей жизни. У нас ведь много общих тем... Разве мы не можем обсуждать так же историю магии? Теорию магии? Самые разные легенды и сказки, удивительные истории, в которых правда смешивается с вымыслом, и нужно ее аккуратно отделить?
Вот так в него коллеги-женщины и влюблялись: увидев, как он с сияющими глазами рассказывает о чем-то, как он горит какой-нибудь идеей, как в нем бурлит сырая, дикая энергия, рвущаяся наружу. А он на таком подъеме совершенно не понимал, насколько другим, непривычным он выглядит, как удивляет и завораживает этот контраст. И, к тому же, и сам легче увлекался, охотно поддавался страсти. И мог гореть так довольно долго, если женщина не меняла тему... Если вместо науки она вдруг начинала говорить о романтике или, хуже того, планах на совместное будущее, он мгновенно терял к ней всякий интерес и уходил ужасно разочарованным, обдав ее таким холодом, что ей потом на него взгляд поднять было страшно. Это были его самые любимые грабли, на которые он наступал снова и снова, из года в год. Может, если бы хоть одна из его коллег-любовниц догадалась бы подождать подольше, дать ему время привыкнуть, хотя бы немного привязаться, из этого бы что-то и получилось... Но они всегда спешили. И результат всегда был один и тот же.
Вот и сейчас он говорил увлеченно и легко, не скупясь на улыбки, — и совсем не понимал, насколько более обаятельным и интересным он казался по сравнению с его обычным прохладно-вежливым образом, который он привык поддерживать и на публике, и дома. Малфой сидел на пледе, скрестив ноги, очень прямой, напряженный, словно сжатая пружина, — но это не производило неприятного впечатления, как часто бывает, это давало ощущение огромного потенциала, сдерживаемой до поры до времени силы. Он казался отдыхающим драконом.
— Ох, драконологи так не любят эту тему!.. — Он рассмеялся, снова хитро щурясь — и все-таки осторожно прижимая ладонью повязку на животе. Порез на правой руке его совсем не беспокоил, но эта рана все еще беспокоила его и теперь снова заныла. Сидеть на земле было не очень-то удобно, повязка мешала и давила, но устраивать тут опыты по трансфигурации камней в стулья ему сейчас совсем не хотелось. К тому же, он слишком привык к подобным перекусам на свежем воздухе, чтобы задумываться о мебели, — по его мнению, она здесь просто была не нужна. — Ученые об этом спорят с того самого тысяча восемьсот сорок второго года, когда этот термин только появился. Вы знаете, что магглы считают Ричарда Оуэна своим ученым? А он ведь был драконологом и искал кости древних драконов, а не этих странных существ. Сложно сказать, что именно произошло тогда, но о его открытии узнали оба мира... И споры не утихали долго, очень долго. Лишь недавно драконологи пришли к выводу, что динозавры не были магическими существами, — что их, собственно говоря, и сгубило, как Вы правильно подметили. У них не было магической защиты, они были обречены на вымирание... Чтобы доказать это, потребовались десятки лет и множество сложнейших исследований. К тому же, зачастую раскопки приходилось проводить на принадлежащих магглам территориях, что тоже не упрощало задачу. Но как мы все горели этой идеей! Чувствовать, что находишься на пороге открытия чего-то огромного, чего-то невероятно важного... С этим никакие ощущения сравниться не могут!..
Горячий душистый глинтвейн под такие рассуждения пился легко и как-то незаметно — только приятное тепло и чувствовалось,а голова как будто оставалась совершенно ясной. Впрочем, в нынешнем состоянии Абраксасу ни о чем не стоило судить наверняка... И этот человек говорил, что не умеет мечтать!.. Но оттого, что некоторые свои мечты он называл научными гипотезами, суть их вряд ли менялась, — и они уж точно не становились от этого менее прекрасными.
— Конечно, мне бы тоже хотелось весь мир объездить!.. — Он вдохновенно улыбался, наливая обоим еще глинтвейна. — Но даже с моими возможностями это сделать гораздо сложнее, чем кажется... И я знаю, что многие из мест, где я хотел бы побывать, я не увижу никогда. Но, быть может, получится организовать для Вас путешествие в какую-нибудь страну... В конце концов, жизнь слишком коротка, и прожить ее, так ни разу нигде и не побывав... По-моему, это просто неправильно. Человек должен познавать мир. Волшебник обладает для этого всеми возможностями, значит, нужно ими пользоваться...
Вот когда Нарцисса заговорила о тихом семейном счастье, Малфой как-то сразу потускнел, глаза его поблекли, он даже пару раз вздохнул, рассеянно глядя в кружку. Бывает ли оно вообще, это тихое семейное счастье?.. Но даже если и бывает, он-то уж точно для него не создан...
— Я не знаю... Мне кажется, что семейное счастье — это миф, который придумали, чтобы люди хоть как-то мирились с тем, что им приходится заключать браки. — Невесело усмехнулся он. — Мне невероятно повезло с Марианной, но мы всегда были друзьями, а не семьей... Думаю, это проблема многих чистокровных родов. И вряд ли с этим можно что-либо сделать, такова уж наша природа...
Вот так: невестка завидовала этой паре, а пары-то и не было. Никогда. И хотя они многое смогли дать друг другу, очень много им — обоим — не хватило.
— Дом, о котором никто не знает... Не вижу никакой проблемы. Найдите такой дом, назовите мне нужную сумму — и он у Вас будет, — Абраксас пожал плечами и улыбнулся уголком рта, снова чуть-чуть щурясь. — Позвольте мне немного Вас побаловать! Пусть это будет моим подарком Вам... Кто знает, быть может, однажды Вы приобретете дом и на заработанные Вами деньги, почему нет? То есть я понимаю, что есть воспитание, есть все эти стереотипы... Но мне всегда казалось, что если человек не хочет хоть чего-нибудь добиться сам, с ним что-то не в порядке. Так что это Ваше стремление я всецело одобряю и готов поощрять всеми доступными мне средствами!..
Он дотянулся и накрыл руку Нарциссы своей ладонью, улыбаясь все так же неярко, но тепло.
— От Вас зависит очень многое, моя дорогая... Больше, чем Вы себе представляете. Да, это не всегда заметные и яркие вещи, но и даже кажущаяся совсем не важной мелочь порой способна  изменить очень многое. — Он снова вздохнул и улыбнулся уже более открыто — но и более печально. — Иногда кажется, что от тебя вообще ничего не зависит. Но это всегда ошибка. Каждый человек может что-то изменить. Каждый. А Вы способны на большее... И я уверен, что скоро Вы засияете, как драгоценный камень, как новая звезда, — если, конечно, позволите себе светить... Этого я для Вас сделать не смогу, решиться Вы должны сама. Но я дать Вам многое другое.

— И искать ответы, да, — это было бы прекрасно, он стал бы счастливее, будь у него такая возможность... Но речь ведь шла о супруге его сына, о женщине, которая должна была родить наследника рода Малфоев, какие уж тут поиски? Ей бы — им обоим, вообще-то, — не о путешествиях думать... Но пока что у обоих глаза сияли, и оба рады были тому, что хотя бы сейчас могут говорить о том, что им интересно, мечтать о новых горизонтах, на что-то надеяться...
— Есть разные теории... Но большинство ученых сходятся на том, что драконы появились раньше, чем динозавры. Кое-кто даже выдвинул гипотезу, что динозавры — это лишившиеся магии драконы, но ее встретили более чем прохладно. Оказалось, что драконологи просто не готовы думать о том, что дракон может по какой-то причине утратить волшебную силу... Я тоже не готов это принять. Это слишком... Ошеломляет. Ведь если даже драконы могут потерять свой дар, что тогда говорить о людях?.. — Абраксас вздохнул, но все-таки продолжал улыбаться, все еще весь светился, все еще излучал такую же уверенность и силу, — и все больше походил на отдыхающего дракона, лениво и неспешно разгадывающего тайны хранящихся в его пещере сокровищ. — Быть может, рождение такого количества грязнокровок — это... Нечто... Подобное? Появление нового, более слабого, но и более многочисленного вида, который со временем расселится по всей планете и попытается вытеснить истинных волшебников, как динозавры пытались вытеснить драконов? Но ведь во второй раз такой удачи не будет... Они не вымрут.
Параллель получилась неожиданной — и жуткой. Неужели чистокровные маги когда-нибудь тоже будут заперты в своих поместьях, как драконы в заповедниках, и их способности будут изучать, наблюдать за ними, никогда не выпуская из волшебных клеток? Избавиться от такого количества грязнокровок быстро ведь не получится, что с ними ни делай... И всегда будут те, кто будут их защищать. Люди — не динозавры, у них все устроено куда сложнее!..
— И историю, и легенды создают люди, поэтому правды нет ни в чем, любое восприятие субъективно, — согласился он, тоже опираясь на согнутый локоть, другой рукой осторожно прижимая повязку на животе. То ли нужно было принять большую дозу обезболивающего утром, то ли сейчас пить больше глинтвейна... — Все что нам остается — сопоставлять данные из разных источников и искать совпадения. Составить один единственный идеальный справочник невозможно, но это, вероятно, и к лучшему... Если бы в мире не осталось тайн и недосказанности, это было бы просто ужасно!..
Но потом все погасло. Они оба потухли, разом потеряли весь свой свет, с головой нырнули в холодную серую банальность повседневной жизни. Да, у них было много возможностей... Но ограничений было всегда больше, и порой их груз казался невыносимым.
— Это много, но... Достаточно, наверное, просто не бывает, — Абраксас мрачно вздохнул. Да, в его браке с Марианной многое было не так, но все-таки он по ней скучал. О нем больше никто не заботился, не ждал его дома, не ругал за то, что он все время пил кофе... Конечно, сын и невестка тоже в какой-то мере о нем беспокоились, но это ведь было совсем другое... И да, этого точно было недостаточно. Все-таки ему хотелось быть нужным — не только коллегам и единомышленникам, не только семье, — но и женщине. А у него в последние месяцы даже любовницы не было, даже интрижки на одну ночь, чтобы забыться хотя бы ненадолго.
— Это моя вина... — Нарцисса говорила о своей боли, и он мог только сокрушенно качать головой, прикусив нижнюю губу. Конечно, в том, что Люциус был больше похож на свою мать, чем на отца, его вины быть просто не могло, но в ком еще он мог бы искать причину? Он был уверен, что это именно он упустил что-то, не смог объяснить, не смог научить... Был плохим отцом. — Он так похож на Марианну... Но с ней я мог говорить иногда, а с ним... Он очень замкнутый. Закрыт ото всех, и от меня тоже. Я ничего не смог сделать, он... Чужой. Далекий. Он не похож на меня, не похож на моего отца, на моего деда... С него начинаются новые Малфои. Не знаю, к лучшему этому или к худшему, но он совсем другой. И когда меня не станет, изменится жизнь всей семьи, всех, кто с нею связан, — и Ваша...
Он сжал ладонь невестки в своих руках и печально улыбнулся, снова качая головой. Он выглядел потерянным — снова, как в тот день, когда у нее случился выкидыш. Потерянным и сломленным, смертельно уставшим. Пламя в глазах погасло, оставив горький пепел. И он думал, что может о чем-то мечтать?.. Какая же это была глупость... Жизнь идет к закату, и закат уже близок.
— Но Вы... Прошу Вас, не говорите о себе так!.. — Ему-то она была действительно дорога. Стала родным человеком, дочерью, о которой он когда-то мечтал, подругой, партнером в научных изысканиях... Женщиной, на несколько часов вернувшей ему вдохновение, заставившей его сиять. — Я не смею утверждать, что понимаю Вас, но... Хотя бы в какой-то мере я представляю, что Вы чувствуете. Марианна никогда не хотела близости со мной. Никогда. Это... Было обидно, это злило, и... Мы ведь хотели еще детей. Это было ужасно.
И все-таки — даже несмотря на все это — он по ней скучал. Не признавался себе в этом, старался не вспоминать, не думать о ней, — и скучал. И чувствовал себя одиноким, хотя пытался отрицать и это тоже, убеждать себя, что ему никто не нужен, что ему поздно задумываться об отношениях...
— Вы не декорация, Нарцисса. И не племенная кобыла. Не надо... Вы очень дороги мне, Вы очень интересный человек и талантливый ученый, у Вас впереди большое будущее... И Вы прекрасны, такая нежная, такая... Я совершил ужасную ошибку. — Абраксас до боли стиснул пальцы Нарциссы, горько улыбаясь, не смея смотреть ей в глаза. — Я не должен был отдавать Вас своему сыну. Но... Не важно. Уже не важно. Уже ничего не изменить... Давайте думать о том, что еще в наших силах. О доме, который у Вас будет. О доме, о котором будете знать только Вы. Жаль, что для меня там места не будет, я хотел бы приходить иногда... Что Вам понадобится? Библиотека? Лаборатория? Совятня и конюшня? Сколько комнат? Вы хотите приобрести готовый дом или заказать новый, самостоятельно продумав планировку? Я могу посоветовать хорошего архитектора...

Теории... Хрупкие гипотезы, осторожные предположения, попытки нащупать истину в кромешной темноте... Из этого состояла его жизнь — не только из этого, конечно, но это была важнейшая ее часть, если даже не основа. Поиски ответов, все новые и новые вопросы, бесконечный анализ всего, что происходит, — и самого себя. Иногда ответы находились быстро и звучали четко и ясно. Иногда они были больше похоже на предсказания Пифии... А сейчас все и вовсе запуталось, сплелось в слишком странный, слишком замысловатый узор.
— Да, я тоже читал ее... — Задумчиво проговорил Абраксас, поглаживая подбородок. — Мне всегда нравилась эта идея. Использовать методы более тонкие, чем прямое истребление... Боюсь, в наши дни подобное уже не получится. Я не вижу никого, кто мог бы справиться с такой задачей. Сторонники идеи чистой крови слишком фанатичны, слишком одержимы жаждой крови, а между тем, это вредит нашему миру — не говоря уже о том, что это создает неблагоприятный образ и вселяет страх в сердца тех, кто должен в нас верить. Страх — дурной советчик, он толкает на отчаянные меры. Если мы будем действовать неаккуратно, мы можем спровоцировать гражданскую войну куда более страшных масштабов... Которая со временем может перерасти в конфликт уже международного уровня. А это никуда не годится, мы к этому просто не готовы! Хуже всего то, что мы слишком плохо понимаем магглов, поэтому недооцениваем угрозу, не знаем, чего именно нам следует опасаться. И никто не готов с этим работать!..
Конечно, чистокровному волшебнику, принадлежащему к аристократической фамилии, было бы не к лицу заниматься такими вещами, но ведь можно было бы найти какого-нибудь выходца из обедневшей семьи, о которой давным-давно позабыли, или даже полукровку... Да, работу в этой сфере нужно было строить совсем иначе, но с большинством Пожирателей Смерти говорить об этом было попросту бесполезно. Какая ужасная опрометчивость, какая глупая самоуверенность!..
И все больше и больше боли, все больше разочарований — повсюду, во всем, буквально во всем!.. Вот так и опускаются руки, вот и так перестаешь верить в то, что в происходящем есть хоть какой-то смысл, что ты способен изменить хоть что-нибудь. Но разве это не он говорил всего несколько минут назад, от каждого человека что-то зависит, и каждый может изменить что-то, сделать что-нибудь действительно важное, действительно нужное? Нужно было попытаться верить в это хотя бы сейчас, пока Нарцисса рядом, пока она нуждается в его поддержке и ищет силы в его словах, взглядах и прикосновениях.
— Ну что Вы такое говорите?.. — Она погладила его руку — и он все-таки улыбнулся, только улыбка получилась совсем больной, страшной. — Вы же женщина, Вы не должны запирать в себе все свои чувства, в том ведь и прелесть, что женщины чувствуют острее — и показывают больше... Они не боятся плакать, и в этом, наверное, их сила... Во всяком случае, в этом гораздо больше силы, чем всю жизнь бояться даже самому себе признаться, что плакать хочется.
За всю свою жизнь он лишь несколько раз позволил себе плакать. Даже в детстве, когда он был еще совсем маленьким ребенком, а уж после... Он плакал, когда умер отец. Не в день смерти и не на кладбище, нет, позже — когда ему пришло письмо, отправленное отцом в день смерти. Он писал, что чувствует себя хорошо и хочет посетить поместье в Уилтшире в следующую среду... Но в следующую среду на его могиле уже завяли оставленные Абраксасом и его женой цветы. Когда умерла Марианна — и вместе с ней их ребенок — он тоже плакал. Скорее от ошеломляющего ощущения собственного бессилия, чем от скорби. Еще он плакал, когда нелепо и странно погиб его коллега из Китая, драконолог, с которым он пережил несколько смертельно опасных приключений и написал статью, пользовавшуюся бешеным успехом. Он утонул — и Малфой просто не мог поверить, что это случилось, что смерть забрала его так неожиданно и была такой глупой. Тогда ему совсем по-детски казалось, что это просто нечестно. Наконец, он плакал, когда Нарцисса потеряла ребенка, — и она, наверное, даже поняла это, он ведь пришел к ней с красными глазами, с еще дрожавшими губами, весь бледный. И сейчас тоже хотелось плакать... Потому что он, похоже, своими руками отдал возможность быть счастливыми своему сыну, а он и не подумал ей воспользоваться. А его жизнь уже шла к закату, и менять что-то было слишком поздно — как и верить, что на него кто-то еще будет смотреть такими же сияющими глазами. Нет, все уже кончено, он стареет, он болен, он скоро будет вынужден отойти от дел, — какой женщине понравится такой мужчина, такой ходячий пережиток прошлого?
— Нет, Вы... Неправильно поняли. — Нарцисса разворачивала бутерброды, говорила уже о том, каким она хотела бы видеть свой дом, а он все еще не мог оправиться от услышанного и по-настоящему сменить тему — хотя сам же ее и предложил. — У меня был выбор... Я думал, что мне, может быть, стоит жениться во второй раз, и поскольку мне много лет назад предлагали руку Лукреции Блэк, я... Я мог бы жениться на Вас сам, а не отдавать Вас своему сыну. Но я решил, что этого делать не следует, что вы уже привыкли друг к другу, и что мне уже слишком много лет, чтобы жениться на такой юной и нежной девушке. Возможно, это была самая большая в моей жизни ошибка...
До этого ему отчаянно хотелось обнять ее, прижать к себе, просить прощения, сжимая ее в объятиях, но сейчас, когда уже сидела так, что сделать это было возможно, он просто не мог пошевелиться. Он сидел, опустив голову, бессмысленно уставившись на свои руки, не смея не то что прикоснуться — даже просто поднять взгляд.

Положенный перед ним бутерброд Абраксас просто не заметил. Не увидел, хотя он лежал совсем рядом с его руками, на которые он смотрел так пристально. Но видел-то совсем не свои ладони, а далекое — несбывшееся, неслучившееся, невозможное... Все еще невозможное, хотя все уже произнесено вслух.
— Я совсем не умею слушать свое сердце... И это, похоже, нужно было исправлять еще в молодости, но я не захотел учиться, даже не попытался. И теперь расплачиваюсь за это. И буду расплачиваться до конца своих дней... Которых, похоже, уже немного осталось, вряд ли мы успеем завершить наши поиски прежде, чем мое сердце остановится. Даже втроем, даже с Лукрецией и Орионом, со всеми их знаниями и возможностями... Мне не успеть. — Поддаваться эмоциям... Сложно. И потом бывает больно — вот как теперь. Стоило ли вообще говорить об этом? Стоило ли открывать такую больную правду? Наверное, все-таки стоило... Пусть сейчас уже ничего изменить нельзя, но так Нарцисса хотя бы знает, что все могло быть по-другому, что всегда есть больше одного варианта... Вот только выбор сделан был неправильный. Что же, они прожили с этим столько лет — и будут жить дальше. — Но Вам еще не поздно научиться... Не повторяйте моих ошибок. Человек — это и разум, и чувства, а не что-то одно.
Нарцисса вся сжалась, и на нее больно было смотреть, — Абраксас все-таки поднял взгляд и, конечно, сразу же почувствовал себя еще более виноватым. Разве не жестоко было сказать ей такое? Разве не жестоко было показать ей картинку счастья, которого у нее — у них — никогда не будет? Не лучше ли было промолчать? Почему ему не хватило сил промолчать? Почему именно сейчас он поддался эмоциям, позволил разочарованию и боли взять над собой вверх? Это из-за усталости? Из-за раны? Из-за запаха крови, который все еще мерещился в медовом аромате золотых цветов? Или все-таки из-за того, что Нарцисса вся сияла, глядя на него, — и он понимал, что такого больше не будет, что так на него не будет смотреть ни одна женщина. А раньше ведь это казалось неважным, ненужным... Неужели он и в этом ошибся? И одиночество из источника вдохновения превратилось во что-то другое, что-то страшное... Давящее. Холодное. Но когда? И почему?
— Я думал, что это будет брак красавицы и чудовища... И отказался от этой мысли. — Малфой криво усмехнулся, вспоминая свои рассуждения. Тогда они казались правильными, он не сомневался, что делает правильный выбор... Да, наверное, правильно, что он не женился на Нарциссе. Она действительно слишком молода для него, он будет уже совсем дряхлым и больным стариком, когда она будет еще молода и прекрасна, это было бы попросту несправедливо и жестоко. И все-таки, ошибка здесь тоже была: нужно было найти вторую жену. Более подходящего возраста, возможно, тоже вдову... Но думать об этом было уже поздно. Время было упущено, хуже того, его время уже вообще прошло...
— Зря Вы сравниваете себя с Лукрецией... Вы очень разные, такое сравнение просто не имеет смысла, — Абраксас вздохнул и покачал головой, прикусив губу. — Я не знаю, как это было бы... Но, видимо, лучше, чем сейчас.
Как бы хорошо он ни относился к Лукреции, как бы ни мечтал он о ее поцелуях, с ней он не получил бы очень много из того, что было для него важно: да, с ней они могли бы плести блестящие интриги и перевернуть с ног на голову все правительство, но не было бы совместных исследований, поисков — настоящих, а не от отчаяния, как они затеяли втроем с Орионом, не было бы разговоров о его обожаемой работе... Не было бы слишком многого. Как раз того, что Нарцисса ему дать могла бы.
Но прошлое уже не изменить, а в будущем... В будущем оставалось только радоваться, что Нарцисса решила на время уехать из страны и с головой уйти в учебу. Иначе кто знает, куда бы их могла завести эта странная тропинка... Но не обнять ее сейчас было все-таки нельзя — и Абраксас притянул ее к себе, прижал порывисто и нервно, трясущимися руками.
— Я не знаю, что будет дальше... Может быть, получится еще найти путь, который... Приведет нас к будущему, в котором волшебники смогут жить спокойно, ни от кого не прячась, не опасаясь, что магглы изобретут что-нибудь еще чудовищное, вроде тех бомб, что они сбросили на Японию. Я не знаю, доживем ли мы до такого будущего... Вы, наверное, доживете, а я — уж точно нет, куда уж мне!.. — Он улыбнулся и торопливо коснулся губами ее виска. — Но прошу Вас, каким бы ни было будущее, постарайтесь найти в нем хотя бы немного счастья. Я бы очень хотел, чтобы Вы были счастливы...