Водить хороводы Шену надоело быстро. Или он просто понял, что так легко отделаться от гостьи не выйдет. Беззвучно выдохнув и мысленно извинившись перед леди Марисель – сейчас он почти искренне надеялся, что она не вернется вот прямо сию секунду, вряд ли он сможет внятно объяснить, что это он такое интересное делает – исповедник снова отступил – на полшага всего, позволив незнакомке чуть-чуть – на волос – сократить разделяющее их расстояние.
Ты хочешь поиграть, женщина? Что ж, хорошо. Видит Свет, я этого не хотел, но... "Иногда ребенку лучше на собственном опыте позволить понять, что есть опасность. Малая боль – большой опыт", так говорят там, откуда я родом. И еще о том, что детям нужна твердая рука и умение преодолевать трудности. На счет трудностей, не знаю, а твердую руку я тебе обеспечу, женщина. Не скажу, чтобы мне была приятна эта мысль, однако же...
Но все должно быть по-настоящему. Ты же не поверишь так легко, что я... Сдался?
- Не твой, - спокойно покачал головой Джошуа, не столько споря – он в принципе спорить не особенно любил – сколько вящей точности ради. И холодно посмотрел на протянутую женщиной руку – так протягивают не для пожатия – для поцелуя. Ты действительно думаешь, что все будет так просто?
- Что ж, т ы можешь звать м е н я хранитель Хевинстон, - тоном ну-ладно-так-и-быть представился он. И снова отступил, на этот раз сознательно позволяя запереть себя в ограниченном пространстве. Это только на первый взгляд кажется, что замкнутая территория представляет сложность только для одного участника... танца. Та же крыса вот, например, знает, что если заманить в угол кошку, той некуда будет оттуда деваться. Чувствовать себя крысой Шену не слишком нравилось, но, окинув женщину оценивающим – откровенно оценивающим, в первую очередь подмечающим недостатки и позволяющим визави почувствовать эту – во многом унизительную – оценку – взглядом, он пришел к выводу, что ей идет быть кошкой. Не той, которая загнала глупую мышку в укромный уголок и намеренна вдосталь наиграться прежде чем разорвать, наконец, мягкое сладкое горло, а той, которая по весне орет среди оплывших ноздреватых сугробов от неразделенной жажды любви. Подумалось вдруг, что сравнивать с кошкой – хоть домашней мурлыкой, хоть хищной охотницей – леди Марисель ему никогда в голову не приходило, словно даже этим случайным сравнением он не хотел бы оскорбить то воплощение Света, каким она для него была.
А впрочем... Осталось совсем недолго – три шага или чуть больше. Может быть, чуть меньше, если шаг этот будет широким. Джошуа позволил себе чуть дольше дозволенного – такая опытная... хищница хорошо должна понимать столь прозрачные намеки даже не мужчины как такового – его тела – задержать взгляд на ее губах, алых от помады, гладких, кукольных.
Фарфоровый облик, нежные кудри
Ресницы до неба, яркие губы
Шелка и, конечно, длинные ноги
И рот на замке...
Вот этого не хватало. Очень, надо сказать, не хватало. Подобного рода девице следовало бы знать, что молчание – золото. И Шен позволил пальцам скользнуть по собственным губам, не то намеком не то просто стирая тень улыбки – адресованной не ей, но и того оказалось довольно.
Раз... Движение плавное, отточено и продуманно неловкое, взгляд скользит со спелых – поэт назвал бы их сладкими, пуританин – развратными – губ на плотное покрывало темных волос, словно бы дразня откинутых назад, гладких, блестящих, завившихся тяжелыми крупными локонами, очень соблазнительных, и тугой глянцевый завиток ласкает тонкую длинную шею так... почти призывно...
- Не твой. – но уже почти, осталось совсем немного, ты же видишь? Ты слышишь, сколь тяжелым стало дыхание, видишь сколько усилий понадобилось, чтобы отвести взгляд от мееедленно скользящей с округлого мраморного плеча атласной ленты – белой-белой, впору думать о некоторых свадебных традициях Земли – бретельки твоего... костюма, замечаешь румянец на моих щеках – я редко краснею, но тебе удалось меня смутить, и...
Не уверен? Мысль показалась Шену... забавной. Он никогда не исчислял уверенность в себе женскими сердцами. Да и не было никаких таких сердец. Была одна явно не слишком удачная исповедь там, в квартале красных фонарей в обители факультета, о которой исповедник искренне хотел бы забыть, а потом... Потом была Марисель – тайна черного скользкого шелка под его пальцами, выдохнутое в самые губы "люблю", сладкий сок ее желания на губах... До последнего времени ему в голову не приходило... Быть неуверенным в себе и, кажется – что гораздо важнее – Марисель тоже не приходило в голову полагать их близость, его желание, утренние несколько поспешные объятия и поцелуи, за которыми – намеком и обещанием – чувствуется что-то несоизмеримо большее, по молчаливому согласию оставленное "на вечер"... Исповедник понял, что краснеет уже по-настоящему, без участия недавно затеянной "игры". Решено! Спровадив нежданную – нежеланную – гостью, он постарается изловить свою святую и на практике объяснить ей некоторые... особенности семейной жизни. И постарается, чтобы эта дерзость не вызвала у леди чувства недовольства или ощущения... принуждения – того, чего он на самом деле боялся.
Два... Фи, как грубо. Ты же дорогая девка, не так ли? Тебе не полагается знать таких слов, а полагается быть прекрасной и недоступной, как далекая звезда с ночного небосклона, а ты...
- Не "твой".
Джошуа медлил. Уже откровенно разглядывая женщину, он остановился в шаге от стены, к которой его недвусмысленно пытались прижать, и позволил себе некоторую долю занудства. Называть себя "своим" он позволял только Марисель. Все остальные – даже разлюбезное парижское начальство – могли идти курить.
Решив не отступать от принятого ранее решения "все должно быть по-настоящему", Шен попытался чуть отступить в сторону – отступать в этом направлении было решительно некуда, но этого и не требовалось – собственную твердость и неприступность он уже продемонстрировал, оставалось только сдаться на милость победительницы, сделав тот самый, третий шаг. И все же он медлил. Мысль о том, что его – вовсе не невинно – коснутся ее пальцы вызывала глухое чувство протеста и брезгливости. А пережить прикосновение придется, иначе ничего не получится…
- Не думаю, чтобы это была хорошая идея, - покачал головой он, оставив на время что тон, что стремление быть собой – тем, прошлым. Такие женщины ему тоже попадались, настойчивые до навязчивости, они брали жертву измором и лучшее, что можно было сделать в этом случае – временно подчиниться. Сберегало массу времени и душевного равновесия. – Ты ведь не она, мм-м? Да и, - он усмехнулся сколько мог циничнее – Содержание Марисель обходится гораздо дешевле, нежели гипотетическое твое.
Три.
Все.
Дальше отступать некуда да и незачем. Шен прикрыл глаза, разрешив себе это мгновение слабости, чтобы только не видеть ее пальцев на своей коже. Впрочем, девка оказалась достаточно умна, чтобы не хватать его за руки, и уже за это можно было быть ей благодарным.
Она просто прижалась к нему, страстно, всем телом, позволив почувствовать томную дрожь собственного тела, якобы искреннее горячее желание и демоны знают что еще. Шену было как-то не до того, чтобы разбираться в полутонах и оттенках ее игры. Прикосновение опалило, напомнив совсем другое касание, иногда тоже нежное, но все одно в самом скором времени оборачивавшееся...
Нет! Нельзя об этом думать! Во всяком случае, не сейчас, да и...
...неужели ты и правда думаешь, что так удержишь меня, женщина? То ли твои прежние мужчины были полными идиотами, то ли просто ты обычно выбираешь более податливые... объекты. Тогда тем более непонятно, чем тебя заинтересовал я.
Исповедник потянулся якобы погладить прижавшуюся к нему женщину по щеке – от фальшивой сладости всего происходящего сводило челюсти – а на самом деле чуть повернулся, одновременно разрывая излишнюю близость и свободной рукой скользнул по ее руке, проверяя собственные гипотезы, когда...
– Так все же, чего ты боишься? Что вернется твоя благоверная? Боишься расстроить женушку? Так не бойся, она не вернется, уж поверь мне, я об этом позаботилась.
Что? На миг Шену показалось, что он ослышался. Но женщина – ее имя он совершенно искренне забыл, полагая излишним хранить в памяти столь незначительную информацию – уверенно продолжила:
- Никто не помешает нам развлечься. К тому же… – Джошуа запрокинул голову, не позволяя ей коснуться губ. Будь его воля, он давно бы стряхнул ее с себя, но нужно было дослушать. Чтобы ни произошло между Марисель и этой женщиной, он должен знать, что именно. Но девка, по всей видимости, решила, что и так сказала достаточно: – Разве тебе не хочется разнообразия? Уверена, еще как хочется! С такой-то серой мышью, как она… Может, поэтому ты неделю к ней не подходишь? Поэтому не проявляешь и капли сексуального интереса? Ведь у тебя все в порядке с потенцией, не так ли? – Голос ее стал тише, глуше, заставив мужчину против воли опустить голову, прислушиваясь к ее словам. Чужие пальцы ласкали его, и от подступившей к горлу тошноты становилось почти невозможно дышать. Ну?! Скажи мне еще что-нибудь по делу! – Скажи, ведь тебе нужна женщина поярче, погорячее, более страстная, такая как я, – томно выдохнула она прямо ему в губы и уверенно потянулась за поцелуем.
Джошуа дернул головой, так, что чужие губы скользнули по щеке и подбородку, и с силой сжал ранее прихваченное запястье женщины. А когда она недовольно зашипела от боли – при необходимости – крайне редкой, заметим в скобках – он умел быть грубым – и чуть отстранилась, тем самым давая ему пространство для маневра, с силой завернул ей руку за спину и как раз успел перехватить другую, наладившуюся отвесить ему пощечину.
- А теперь поговорим серьезно, - прошипел он в гневно полыхающее ухо, оказавшееся прямо напротив его губ, и поудобнее развернув женщину сильно, грубо, прижал ее руки к стене над головой. – Где моя жена? – и когда она попыталась что-то – явно не по делу – вякнуть – с силой ударил ее по губам тыльной стороной ладони. И повторил: – Где. Моя. Жена?
[nick]Джошуа Хевинстон[/nick][status]Adveniat Regnum Tuum...[/status][icon]https://pp.userapi.com/c851432/v851432863/7bbc8/GEbB9Ev6hTE.jpg[/icon][sign]Спасать души можно лишь до определённого предела, а затем приходится спасать мир от иных не поддающихся спасению душ.[/sign]
[/sign]Ты меня не хочешь?..
