Любомир открыл глаза, некоторое время бездумно поизучал низкий, испещрённый мелкими трещинками серый потолок и снова опустил ресницы. Он не понимал, что видит, где находится и что с ним происходит. Стоило закрыть глаза, как он проваливался в серую равнодушную пустоту, где не было ни времени, ни сна, ни бодрствования... Ни тела, ни духа. Сквозь неприкаянную серость он не сознавал даже, жив ли. И его это не волновало. В редкие минуты просветления он чувствовал, что тело, по-прежнему ему не принадлежащее, лежит в постели: спина болела от невозможности сменить позу, голова казалась невероятно тяжелой, не то, что повернуть ее всю – поднять веки не было возможно. Телу было удобно, оно не ощущало ни боли, ни дискомфорта, оно почти не чувствовало себя самое и разум находил это естественным, раз за разом возвращаясь в привычную равнодушную пустошь, где было спокойно и тихо. Его не волновали ни закаменевшие до полного паралича мышцы, ни вывернутая ладонью вверх левая рука, которую почему-то не получалось вернуть в исходное состояние. От неестественной позы рука затекла и это должно было быть неудобным, но тело находило свое положение вполне комфортным и рассудок пребывал с ним в полном согласии, норовя снова вернуться в знакомую серость.
На этот раз удалось удержаться. По крайней мере, закрыв глаза, он продолжал сознавать себя живым и совершенно разбитым, а где-то рядом тихонько пели струны.
Мирек слушал звук. Не понимал, мелодия ли это или просто стон потревоженной струны, но слушать пение ему нравилось...
...Он не знал, сколько времени прошло с той песни, не понял даже, когда отключился, но придя в себя на этот раз, он даже осознал что именно видит. И понял, что запястья ничего не удерживает, просто от слабости руки кажутся чужими. А мелодия никуда не исчезла. Кто-то в его келье – а судя по намертво заученному рисунку трещинок на потолке, келья точно была его собственная, и как он до нее добрался и – главное – когда это было, Любомир не помнил – неторопливо перебирал струны, извлекая из неизвестного инструмента негромкую простенькую мелодию, довольно приятную, но все же изрядно надоевшую.
Решив не затягивать удовольствие, Мирек, крепко ухватившись за спинку кровати с трудом сел на постели, подумал и, оценив масштабы подвига, спустил с кровати ноги.
У окна на вновьобретенном стуле с комфортом расположился Дариуш, которому в жизни явно не хватало приключений. Еще и инструмент втащил, несчастье. Где только взял...
Узрев чудесное воскрешение из мертвых, Рис оставил в покое виолончель и ловко, профессиональным движением, кувыркнулся Любомиру под ноги, устроил локоть и голову на коленях, тем самым обеспечив надежную фиксацию клиента – встать, не стряхнув мальчишку, не представлялось возможным, а стряхнуть не было сил.
– Да не пойду я никуда, – со вздохом признался Мирек, не торопясь касаться чужого младшего – мало того, что Рис этого терпеть не мог, так еще и объясняться с его старшим на тему «кто что хотел этим сказать» у Любомира не было ни малейшего желания. – Слезай, горе луковое. Мне тяжело.
Дариуш – позер – послушно подхватился на ноги грациозным, почти танцевальным движением и ослепительно улыбнулся. У него явно все в жизни было хорошо, из чего Мирек сделал вывод, что и в объективной действительности все если и не «хорошо», то по крайней мере, спокойно. Раз целитель – один из лучших, не смотря на амплуа мальчишки-подростка – развлекает музицированием вовсе невосприимчивое к созидательной силе творчества тело, значит, у него есть на это время, а если он при этом еще и счастлив – значит, старший находится при его особе, а не гоняет нежить где-то «в поле».
Тонкие прохладные пальцы коснулись висков и замечтавшийся вархар дернулся от неожиданности, едва не упав. Дариуш кивнул каким-то своим мыслям и, щелкнув пальцами, указал на призывно распахнувшую объятья подушку. Он был прав, Любомир это понимал, но... Сдаться вот так?
– Постой... Как... Как давно я здесь?
Оказалось, пошла вторая неделя. Дариуша эта мысль не слишком волновала, он здраво полагал, что телу в обмороке полагается пребывать в покое и постели, но за его плечом не было отчаянной до глупости девицы, у которой неожиданно случился избыток свободного времени и, как следствие, сил на очередные безумные выходки. Любомир помянул земную рогато-копытную нечисть и попытался подняться на ноги. Рис возмущенно зашипел сквозь зубы и быстрым, почти фехтовальным движением толкнул строптивого пациента ладонью в лоб.
...На этот раз все вышло несколько иначе. Мирек проснулся в полном одиночестве и в прескверном расположении духа, но относительно живым. Во всяком случае, подняться без посторонней помощи ему удалось, что несколько примирило вархара с самоубийственной выходкой беглого хранителя.
– Ну попадись мне только... – проворчал Любомир и в целях тренировки убрался к окну. На подоконнике стояла плоская широкая шкатулка, изукрашенная танцующими змеями, и солдат сквозь пелену усталости и недопустимой унизительной слабости припомнил как, отвязавшись от хранителей с очередными внушениями на тему «впредь головой чтобы думал, а не...» поймал за воротник наладившегося провожать едва стоящего на ногах вархара до двери, а лучше до кровати Дариуша и озвучил заказ. Несмотря на специализацию и весьма редкие в этом мире и в этом обществе пацифистские настроения, в оружии мальчишка разбирался.
Мирек взял шкатулку в руки. Темное дерево и бесцветный прозрачный лак, удивительно талантливая резьба – змеи на крышке и боках казались живыми – инкрустация лунным камнем и серебряное напыление. Красивая игрушка. Внутри на черной бархатной подушке покоились кинжалы. Пара длинных обоюдоострых клинков, узкое лезвие, простая рукоять, ложбинка кровостока, как на мече... Серебро, конечно. Старое освященное серебро и все тот же лунный камень на пятке одного и черный опал в рукояти второго. Близнецы. Свет и Тьма. Хороший выбор.
Покрытая черной, чуть шершавой, чтобы оружие не скользило в ладони, эмалью рукоять Черного скользнула в ладонь, Мирек покрутил игрушку в пальцах. Для него слишком легкий, невесомый почти, да и гарда неудобно-тонкая, но человеческой девке, да еще и ведьме, ранее с холодным оружием дела не имевшей, должно быть по руке. Вархар удовлетворенно вернул оружие в шкатулку и принялся одеваться.
До женского крыла он добрался далеко за полдень. Здесь не было привычных каморок-келий, в просторных залах рядами стояли кровати, кое-где разделенные ширмами или небольшими столиками. Нервный вархар начинал заводиться от одного вида превращенных в общие спальни учебных классов, а жить здесь? В вечном шуме, суете и сутолоке, почти вокзальных, да еще и дети... Причем лично Мирека раздражали как те, что с хохотом и визгом разбегались из-под ног, норовя уронить зазевавшегося пешехода, так и те, что смирно орали в колыбелях, пока мамаши и кормилицы переругивались в сторонке. Нет, отчаянную надо отсюда уводить, хотя бы ради собственного душевного равновесия – еще одного визита он точно не переживет и для кого-то это плохо кончится.
– Веррроника! – гаркнул с порога приметивший в уголке свою девку вархар, перекрикивая многоголосый гомон. В комнате мигом воцарилась настороженная, готовая взорваться визгом тишина, и Мирек уже негромко продолжил: – Дамы, мое почтение. Прошу простить за столь неожиданно вторжение. Ана, иди сюда. Надо поговорить.
Вместе с отчаянной с кровати поднялась немолодая именно что дама, высокая, слегка утратившая былую грацию фигуры, но сохранившая воинскую выправку. Решила, видать, не отдавать юную душу коварному соблазнителю.
– Все в порядке, подруга. Эта женщина находится под моей защитой.
– И ты с этим немыслимо хорошо справляешься, – фыркнула женщина, но Ану вперед пропустила, сама оставшись приглядывать за вновь разгалдевшимся птичником.
Дверь наконец захлопнулась, оставляя Любомира наедине с его девкой в относительной тишине коридора и вархар, привычно криво усмехнувшись, протянул ей руку в традиционном приветствии.
– Ну здравствуй... Подруга.
[nick]Любомир Кармона[/nick]
[status]Невозможно - глупое слово. И трусливое к тому же[/status]
[icon]https://pp.userapi.com/c844617/v844617899/126533/Mra-Eafy57M.jpg[/icon]
[sign]У судьбы кошачий взгляд. Никто другой не смотрит так всезнающе и так равнодушно.[/sign]
